Дрессировщики

— Не знал? — медленно повторила Анна Фёдоровна и продолжала сначала совсем тихо, потом всё громче и горячей: — Не знал? Да какое ты имел право не знать? Ты что вообще думаешь, голубчик? Отдал ребёнка в школу — и можешь снять с себя ответственность за его воспитание? «Не знал»! Мать, как видно, не в силах одна на него повлиять и тоже очень занята, тоже много работает, а отец и носа в школу не покажет! Сын, вместо того чтобы готовить уроки, пишет дома шпаргалки, а отец знать не знает, ведать не ведает! На что это похоже! Я понимаю, конечно, у тебя дела, у тебя нагрузка, может быть, куда больше, чем у других, но позволь мне сказать, что воспитание ребёнка — твой прямой гражданский долг. А мой долг — напомнить тебе об этом. Так-то, дорогой!

Маленькая, седенькая учительница с сердитым видом расхаживала перед высоким, плечистым кандидатом и отчитывала его, а тот стоял, держа руки по швам, весь красный от смущения, и время от времени бормотал:

— Я понимаю, Анна Фёдоровна… сознаю… я займусь этим, Анна Фёдоровна…

Сеня выпустил из рук край полотнища. «Журналисты» с презрением взглянули на Лёшу, а тот растерянным взглядом посмотрел на ребят. Потом он повернулся, крадучись, балансируя на носках, добрался до люка и, не сказав ни слова, исчез в его тёмном отверстии.

Сеня вздохнул:

— Всё! Пошли!

И «журналисты» тоже направились к люку.

Молча все трое пробрались в потёмках к дощатой стенке, перед которой они провели весь вечер, молча улеглись на прежних местах. Наверно, минут десять никто не произносил ни слова, потом Лёша прошептал:

— Слушайте, вы!

— Ну? — отозвался Кира.

— Никому не говорите, что он мой отец. Не скажете?

— Очень нам нужно говорить! — угрюмо сказал Сеня. — Ты сам не проболтайся.

На сцене струнный оркестр старшеклассников заиграл вальс, в освобождённом от скамеек зале закружились пары.

А под сценой царило молчание.