Дрессировщики

Оба приятеля действительно подвергались большой опасности быть отправленными к директору. Сегодня устраивался вечер бывших учеников этой школы. Сегодня здесь должны были собраться люди, окончившие школу год, и пять, и даже двадцать пять лет назад. Во избежание тесноты и беспорядка Иван Лукич строго-настрого запретил пускать на такие вечера кого бы то ни было, кроме старшеклассников, а Кира и Сеня учились в пятом классе.

В низкой дощатой стенке, перед которой они лежали, было довольно много щелей, и ребята могли глядеть в зал. Там хлопотало несколько старшеклассников, торопливо выравнивая ряды скамеек, а из-за двери, ведущей в коридор, уже доносился гул многочисленных голосов, слышались взрывы смеха, приветственные возгласы.

— Минут через десять начнётся, — сказал Кира.

— Пчхи! — послышалось вдруг где-то совсем близко.

«Журналисты» вздрогнули и притихли. Немного погодя Кира тихо спросил:

— Кто там?

— Я, Иванов, — ответил приглушённый мальчишеский голос.

— Какой Иванов?

— Это Лёшка Иванов, — догадался Сеня. — Ну, тот… из шестого «А».

— Лёшка, это ты?

— Я. Ползите ко мне. У меня хорошо видно.

При слабом свете, пробивавшемся сквозь щели, ребята наконец разглядели мальчишку, лежавшего недалеко от них. Оба подползли к нему.

— Тоже на вечер? — спросил Сеня.

— Ага.

— И мы тоже. Знаешь, сколько мы всяких опасностей сейчас пережили!

Сеня рассказал Лёше о том, как они после уроков бросились в зал, а оттуда на сцену, где стояла бутафорская печь из фанеры, на которой во время спектаклей ездил Иванушка-дурачок. Друзья спрятались в печке, проделали в ней дырочки, чтобы смотреть через них в зал, и очень радовались, что нашли такое хорошее убежище. Но потом пришли старшеклассники и начали готовить сцену к вечеру.

— Они, значит, поволокли её куда-то, печку эту, — продолжал Сеня. — А мы, значит, пошли вместе с ней. Знаешь, как трудно!.. Согнутые… Темно… Да ещё чтоб ногами не шаркать. А они всё не могут печке места найти: таскают да таскают, а мы всё ходим да ходим… Думаешь, легко? Кирка мне все ноги ботинками отбил.

— Тут, главное, трудность в том, — заметил Кира, — что никак не угадаешь, куда её повернут: идёшь, идёшь прямо, а её вдруг влево как дёрнут!.. Вот и тыркайся тут! Еле выбрались из этой печки. Минут тридцать сидели, пока подходящий момент нашли… А ты как сюда пробрался?

— Никак. Убежал с шестого урока и прямо сюда.

Глаза ребят постепенно привыкли к полумраку.

Все трое уже могли отчётливо видеть друг друга.

Лёша, крупный, широкоплечий, лежал на животе, подперев ладонями подбородок. Толстый, маленький Кира положил перед собой блокнот и сосредоточенно чинил над ним карандаш, а Сеня, такой же маленький, как Кира, но худенький, востроносый, беспрестанно вертелся, ложась то на бок, то на живот, поглядывая то в зал, то на своих соседей.

— Лёшка, а ты сюда зачем пришёл? Просто так?

Лёша слегка пожал плечами.

— Может быть, просто так, а может, и не просто так, — ответил он загадочно.

— А мы сюда по делу. Корреспондентами. Кирка у нас редактор отрядной газеты, а я фоторепортёр. Ты знаешь, что кандидат в депутаты в нашей школе учился?

Лёша быстро повернулся к Сене и пристально посмотрел на него.

— Знаю, — ответил он медленно.

Не знать об этом было трудно. По всем улицам сегодня были расклеены плакаты, призывавшие избирателей голосовать за кандидата в депутаты Верховного Совета СССР инженера Николая Ивановича Иванова, и ещё с утра ребята узнали, что товарищ Иванов окончил ту самую школу, в которой учились теперь они. На всех переменах только и слышалось:

— Кандидат Иванов в нашей школе учился!

— Вот каких людей выпускает наша школа: учился в нашей школе, а теперь — кандидат, в Москву поедет, в Кремле государственные дела обсуждать будет!

И на всех переменах ребята толпились в вестибюле перед вывешенным там плакатом, разглядывали портрет кандидата и десятки раз вслух читали биографическую справку о нём.

— Ну, знаю, — ещё медленнее повторил Лёша.

Кира потрогал пальцем кончик карандаша.

— Ну, вот мы и подумали: вдруг Иванов на сегодняшний вечер придёт? Это знаешь, какой хороший материал для стенгазеты!

— Если он придёт, так об этом даже в «Пионерскую правду» можно будет заметку написать. Понимаешь? На всю школу нам будет слава.

Лёша почему-то усмехнулся.

— Ну и дальше? — сказал он.

— Дальше? Дальше мы, значит, пошли к Лукичу и говорим: так, мол, и так, мы члены редколлегии, разрешите нам, пожалуйста, присутствовать на сегодняшнем вечере. А он нам знаешь, что ответил? «Ко мне, говорит, сегодня уже обращались человек двадцать членов редколлегий, больше тридцати фотографов и около пятидесяти всяких других. И все, говорит, заявляют, что им на вечер нужно не просто так, а по делу. Я, говорит, всех пустить не могу и сделать кому-нибудь исключение тоже не могу». Вот тут мы и решили тайком пробраться.

— Пусть хоть неприятности наживём, зато в стенгазете материал, — заметил редактор.

— Ага. «Победителей не судят», верно. Кирка? А если «Пионерка» наши материалы напечатает, тогда сам же Лукич нам спасибо скажет.

Все трое помолчали. Сеня вздохнул:

— Лишь бы он только пришёл!