Дрессировщики

— Может, и не придёт. Человек занятой, — сказал редактор.

Лёша вдруг протянул Сене руку и, глядя на него исподлобья, сказал:

— На что спорим, что придёт?

— А ты откуда знаешь?

— Ну, на что спорим? На что спорим, что…

Он не договорил. Зазвенел звонок. Ребята услышали, как дверь, ведущая в коридор, распахнулась. Все трое мгновенно приникли к щелям.

Через несколько минут большой школьный зал был почти полон. Юноши и девушки, люди средних лет и уже очень солидные «дяди» и «тёти» сидели на скамьях, ходили между рядами, кучками стояли в проходе между ними. Среди гражданских костюмов и платьев поблёскивали пуговицами и погонами мундиры военных, форменные кители железнодорожников, горных инженеров, моряков… Не отрываясь от щели, редактор взволнованным шёпотом говорил:

— Шестьдесят один, шестьдесят два, шестьдесят три… Шестьдесят три орденоносца! А вот там Герой… Майор Дубов. И всех наша школа выпустила! Семён, здорово, а?

— Сеня не отвечал. Сосредоточенно сопя, он ползал вдоль щели, стараясь пристроить к ней плёночный аппарат.

— Кирка! Ой, Кирка! — зашептал он через минуту. — Щёлка узкая: объектив приставишь — в видоискатель ничего не видать, видоискатель приставлю — объектив в стенку упирается.

— На! Расширяй! — Редактор отдал фоторепортёру перочинный нож и снова приник к щели.

Сеня принялся лихорадочно ковырять доски маленьким лезвием. И ещё через минуту снова послышался его шёпот:

— Кирк! А Кирк! Я твой нож сломал.

Редактор не ответил. Он смотрел в зал. Там сотни людей, молодых и пожилых, с орденами и без орденов, отчаянно шумели. Какой-то гражданин и две гражданки махали руками и что было сил кричали только что вошедшей полной женщине:

— Кнопка! Вера! Вера Савельева, сюда!

— Панкратов! Витька! Мы здесь! — неслось с другого конца, и остановившийся в проходе полковник поворачивал в ту сторону голову, улыбаясь и приглаживая редкие прядки волос над лысым теменем.

Подобные крики раздавались всё время, потому что в зал то и дело входили новые лица. Педагогов встречали аплодисментами и ещё более громкими криками. Когда в зале появились Иван Лукич и старенькая преподавательница математики Анна Фёдоровна, все встали и хлопали до тех пор, пока директор и учительница не поднялись на сцену и не сели за стол президиума, громыхнув стульями над головами ребят.

— Чудно! Взрослые, а ведут себя совсем как маленькие! Правда, Кирка? — тихо заметил Сеня.

— Ничего удивительного: пришли в школу и вспоминают детство, — возразил редактор. Вдруг он весь как-то дёрнулся и быстро прошептал: — Вон! Пришёл!

Недалеко от двери стоял высокий, широкоплечий человек в синем костюме, с двумя орденами на груди. Он стоял, приподняв светловолосую голову, и, чуть прищурившись, оглядывал зал. Сначала на него никто не обратил внимания… Но вот в пятом ряду поднялся маленький рыжеволосый десятиклассник, посмотрел секунду на вошедшего и, неожиданно взмахнув рукой, звонко выкрикнул:

— Привет кандидату!

И тут головы собравшихся повернулись к человеку в синем. В следующий момент весь зал поднялся, и раздался такой грохот аплодисментов, что, казалось, стёкла в окнах вот-вот разлетятся осколками.

— Ура-а! Да здравствует! Ура-а! — вдруг отчаянно завопил фоторепортёр, то подпрыгивая на четвереньках, то колотя Киру по плечу.

А редактор от возбуждения порывался вскочить на ноги, громко бухал головой о помост, через секунду забывал об этом, снова вскакивал и снова бухал:

— Я сразу догадался (бух!), что это он. Я смотрел, смотрел, вдруг вижу — входит, а лицо (бух!)… а лицо вроде как знакомое! Эх, если бы выбраться отсюда и с ним (бух!) лично поговорить!.. И сфотографировать бы!..

Оба приятеля вертелись и шумели, забыв о том, что могут выдать себя, а Лёша лежал, не шелохнувшись, прильнув лицом к стенке, словно его приклеили к ней. Вдруг он повернулся к «журналистам» и, улыбаясь, сказал:

— Это мой отец.

— Где отец? — не понял Кира.

— Ну, Иванов, кандидат… Это мой отец.

«Журналисты» посмотрели друг на друга, потом снова уставились на Лёшу.

— Как так — отец? — спросил Кира.

— Ну да-а! Как же! Твой отец! — недоверчиво протянул Сеня.

— Не веришь? На что спорим? Ты сам меня вчера с отцом встретил. Около булочной. Ты ещё две сайки нёс.

Сеня помолчал немного и вдруг отчаянно заёрзал на своём месте:

— Ой, Кирка! Ой, верно ведь! Это же он! Это его отец! Ой!.. Только у него на портрете волосы чёрные, а у живого светлые… Ой, Лёшка! Чего ж ты молчал всё время? Чего ж ты молчал?

Лёшино лицо снова стало серьёзным. Он опять повернулся на живот и пожал плечами.

— А к чему говорить? Ничего тут особенного нет, — сказал он как можно равнодушней.

Редактор снова бухнул макушкой в помост.

— Вот это да! И никто в школе не знает?

— Никто. Я не такой человек, чтобы о себе распространяться.

Прозвенел звонок председателя. «Журналисты» слышали, как говорит о чём-то директор Иван Лукич, слышали, как выступают, сменяя друг друга, бывшие ученики и нынешние старшеклассники, слышали, как под гром аплодисментов поднялся на сцену Иванов и тоже о чём-то говорил… Слышали и ничего не запомнили.