Древний знак

— Что ж, мне это очень лестно. Если уж и докапываться до истины, то не с постным правдолюбием, надо, чтобы все-таки был какой-то огонь. Так вот слушай, слушай, Мария... На дядюшку Сэма, когда он сотворял своего джинна, трудились в поте лица атомщики половины мира, в том числе и поверженной Германии. На него работала техническая мощь огромной страны, разжиревшей на войне. И когда свершилось, дядюшка Сэм возликовал, полагая, что теперь он упрячет в свой сейф весь земной шар со всеми его сокровищами. Да не тут-то было!

Ялмар вдруг рассмеялся с какой-то веселой яростью, схватил трубку, раскурил. Усевшись на подоконник распахнутого окна, глубоко затянулся, потом замахал руками, выгоняя дым, будто злого духа.

Облокотившись о стол, Мария обхватила лицо руками, наблюдая за Ялмаром с особенной сосредоточенностью, почти не мигая.

— Так вот слушай, слушай, что случилось дальше. А случилось то, что этот упорный Дмитрий... которого во всем мире называют Иваном... дядюшке Сэму преподнес сюрприз! О, что это был за сюрприз! Дядюшка Сэм рот раскрыл от потрясения. Стряхнул с себя Иван пепел пожарищ и прах могил, потуже затянул пояс и снова совершил немыслимый подвиг — сотворил своего джинна!..

Мария, казалось, еще сильнее стиснула лицо в ладонях:

— Подвиг?!

— Именно подвиг. И я докажу...

— Ну, ну, доказывай...

— Для начала выслушай мои «обелиски». — Ялмар все так же возбужденно, щурясь от дыма трубки, зажатой в зубах, раскрыл кейс, достал блокнот. — Вот набросал, пока ехал на дачу.

Из блокнота Ялмара Берга

Порой мне кажется, что человечнейшие солдаты, проснувшись от вечного сна, вышли из-под обелисков и бесшумно подались к нашим домам. И так много этих солдат, что, пожалуй, хватило бы по тысяче к каждому окошку во всех домах Европы. Стучат солдаты в окна, потихонечку стучат, к стеклам обескровленными лицами припадают. А глаза у них огромные, немигающие глаза... Не ломают солдаты двери прикладами винтовок, а тихо спрашивают: вы помните о нас? Вы не можете о нас не помнить, и тот, кто стар уже, и тот, кто совсем еще ребенок. А если забыли, то что же случилось с вами?..

Прильнули бескровными лицами солдаты к стеклам окон и тихо спрашивают: вы боитесь, что мы разобьем склепы вашего жуткого индивидуализма? Но вы сами возненавидите и гордыню, и тупое самодовольство и разрушите склепы. Вы боитесь, что мы отнимем у вас знамя, на котором начертано «Личный интерес — и ничего больше», знамя ненасытных стяжателей, у которых все уходит в тело, в тело, и только в тело? Но вы сами сожжете это знамя на чистом огне ваших великих духовных устремлений. Вы боитесь, что мы отнимем у вас свободу разнузданной вседозволенности, когда можно распоясаться, вывернуть душу наизнанку, выставляя напоказ все свои болячки и мерзости? Так вы... вы сами поймете, что это не свобода, а нравственный террор, бесовство торжествующего хама и отвратительного пошляка. Вы боитесь, что мы заставим вас поклоняться идолу, имя которому народ? Так вы сами поймете, что нет такого идола, сами тех проклянете, кто хотел бы упразднить понятие народа, потому проклянете, что вдруг почувствуете себя китами, у которых пытаются отнять море... Вы боитесь, что мы пересечем ваши пути к бомбоубежищам? Так вы сами поймете, что вас со злой преднамеренностью толкают в бомбоубежища в надежде, что вы передеретесь за жалкое крошечное место в нем и забудете, что надо искать достойное место в самой жизни, а не в западне. Вы боитесь, что мы поссорим вас с теми, кто делает из нас пугало, претендуя на роль ваших спасителей с их так называемым ядерным зонтиком?.. Так вы не сможете не вспомнить, как возникли на вашей земле тысячи и тысячи обелисков, где покоимся мы. Вы потрясенно сами спросите себя: неужели эти обелиски еще недостаточная цена правды о них? Тогда какой же ценой человечество покупает истину?..

Когда Ялмар умолк, Мария прикрыла окно, зябко ежась, глубоко засунула руки в карманы халата, сказала заторможенно:

— Все это так. Обелиски, обелиски, обелиски. Их забыть невозможно. Однако с тех пор прошло более тридцати лет. И сегодняшний солдат той, второй стороны имеет своего джинна. И не все ли равно, чей джинн — Сэма или Ивана — первый начнет. Второй ведь непременно ответит. Значит, и опасность вдвойне...

— Дважды два — четыре. Эх ты ж, математик. — Ялмар прошелся по веранде, упал в кресло-качалку, раскачал его, что-то напряженно обдумывая. И вдруг, ткнув с шутливой горделивостью себя в грудь пальцем, спросил: — Так, говоришь, Ялмар Берг — заклинатель стихий? Что ж, благодарю. Я и вправду еще раз оседлаю своего Волшебного оленя. Выручал он меня не однажды, даст бог, выручит и сейчас...

Мария снова уселась за стол и стиснула лицо ладонями, приготовилась слушать с едва приметной усмешкой.