Древний знак

— Почему, почему никто не хочет мне верить...

— Я, я верю! — вдруг громко воскликнул Брат оленя и, подойдя к Чистой водице, вытер ее слезы. — Не плачь. Я верю...

— Ну что ж, теперь верю и я, — неожиданно спокойно сказал Брат луны. — Да, именно все так и было. — Долго смотрел он на Чистую водицу, которую обнял Брат оленя, прижимая к груди. — Посмотри мне в глаза и выслушай внимательно. Ты не убила росомаху, ты лишь приручила ее. — И после долгого молчания добавил загадочно: — Однако пройдет время, и Дочь всего сущего приручит тебя...

Подбежав к девочке, Сестра куропатки взяла ее за руку, горестно приговаривая:

— Идем, идем, бедняжка моя, что тебе пришлось пережить. И зачем я тебя отпустила...

Сестра куропатки скрылась с дочерью в чуме. Вслед за ними бросились все дети.

Колдун долго молчал, погруженный в себя, потом резко повернулся к Брату медведя, приказывая:

— Сверни шкуру и спрячь в мешок. Она моя...

— Ну что ж, если гость напрашивается на подарок, тут никуда не денешься, надо дарить. — Брат медведя свернул шкуру, засунул ее в мешок. — Вот и все. Получай подарочек. Можешь сделать чучело и спать с ним как с женой...

Колдун не слушал Брата медведя, снова погружаясь в себя. Был он недоступным и непроницаемым в своей гордыне. Но вот он вернулся из мрачного мира своей отрешенности и спросил:

— Чучело, говоришь? Кажется, так прозвучал твой совет?

— Да, да, чучело! Бери! А я сейчас пойду мыть руки. Два куска мыла не пожалею. Нет, три куска! — Брат медведя пнул брезентовый мешок со шкурой. — И мешок тебе подарю. Все равно он теперь никуда не годится.

Колдун вдруг заулыбался, будто это был самый счастливый миг в его жизни, и сказал:

— Благодарю за бесценный подарок! Считайте, что росомаха уже сидит на спине белого оленя... Она остановит его безумный бег к солнцу. К тому солнцу, каким вы его понимаете. Истинное светило не впереди, а позади. Идти к нему назад — это и значит идти вперед...

Слушая колдуна, Брат оленя все ниже и ниже клонил голову и вдруг начал смеяться, сначала тихо, потом все громче. И это оскорбило колдуна.

— Ты чему смеешься? Я не прощу тебе этого! — закричал он. — Я вызываю тебя на поединок! Завтра будем метать арканы до тех пор, пока кто-нибудь из нас не накинет петлю на шею другого...

— Что ж, я принимаю вызов, — без ожесточения, скорее даже грустно сказал Брат оленя.

Взвалив мешок со шкурой росомахи на спину, колдун пошел прочь.

Брат оленя смотрел ему вслед и думал о Чистой водице. Он понимал, что девочка перенесла потрясение и потому, пожалуй, нуждается, чтобы ее успокоили, и это предстоит сделать именно ему, человеку от солнца. Жители стойбища разошлись по чумам, рядом с Братом оленя осталась только его жена. Присев на нарту, она спросила:

— Ты думаешь, что росомаху убила все-таки Чистая водица?

— Да.

— Я боюсь за нее.

— В детстве я был такой же. Старухи говорили... он не слишком задержится на этом свете, глаза его уже видят долину предков, в них покой страны печального вечера. А я вот уже сорок один год живу и надеюсь прожить еще столько же.

— Ты и вправду будешь сражаться с этим сумасшедшим?

— Буду.

— Я не позволю!

Брат оленя повернулся к жене, усмехнулся.

— Я не могу тебе уступить. Кое-кто подумает, что колдун меня устрашил. Да и пусть повеселятся люди. Давно не приходилось им видеть ничего подобного.

Отходило ко сну стойбище. Перестали лаять собаки, которых так раздразнил запах росомахи. Они сидели на задних лапах и неподвижно смотрели в какую-то запредельную даль и, словно зачарованные только для них доступными видениями, никак не могли догадаться, что им не десять тысяч лет от роду...

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

У МЕНЯ ЕСТЬ МАТЬ

Гедда возвращалась на вертолете домой после похорон жены Рагнара Хольмера — фру Гунхильд. В памяти девушки не исчезала все одна и та же картина: дочь Хольмера Гедда подает отцу письмо, которое она только что вынула из почтового ящика. Хольмер с озабоченным видом присел к столу, аккуратно срезал край конверта ножницами, углубился в чтение. Стало заметно, как переменился он в лице.

— Что там? — тревожно спросила Гедда.

Хольмер долго молчал, потом привлек к себе дочь, поцеловал ее:

— Ничего особенного. В одном месте шалят браконьеры. Придется заняться. Обычная история...

— Скорее бы ты занялся чем-нибудь другим, — нарочито ворчливо, подражая матери, сказала Гедда. — Неужели тебе непонятно, что мы с мамой уже измучились, не зная покоя?

— Да, да, надо бы заняться чем-нибудь другим, — ответил Хольмер, отрешенно глядя в окно.

Но не покинул Рагнар Хольмер свой катер надзора, а вскоре погибла и его дочь. И Сестра зари приняла ее имя. Чета Рагнаров не мыслила себе, что Сестра зари, которая стала для них Геддой, когда-нибудь уйдет из их дома. Но Рагнар Хольмер сам покинул свой дом навсегда — погиб от рук браконьеров. А теперь умерла и фру Гунхильд.

Три могилы неотступно стояли перед глазами Гедды. Было время — жили три бесконечно родных для нее человека в маленьком, удивительно опрятном доме. Чистота этого дома олицетворяла святую чистоту его обитателей. Теперь три могилы...