Древний знак

— Что ж, я могу тебе сказать, почему ты так побледнел... Ты правильно понял. Это явился, как может являться лишь злой дух, сын твоей Луизы. Я умышленно называю ее именем белых людей. Ты боишься ее сына. Ты боишься, что он отнимет у тебя Луизу.

Медленно поднялся на ноги Брат оленя. Он и раньше видел Леона, на Большой земле. Как он возмужал с тех пор! Поправив ремень, которым была подпоясана его легкая летняя малица, Брат оленя пошел навстречу Сестре горностая и ее сыну. Как бы там ни было, а у нее, конечно же, огромная радость. Возможно, именно потому, что она так тосковала по сыну, добрые силы и вознаградили ее. Кто он, ее сын? С каким сердцем явился на остров? Не покинет ли ради него Сестра горностая остров? А без нее не нужны ему будут ни небо, ни эта трава, ни это море, ни само солнце, а значит, и жизнь.

Все медленнее и медленнее был шаг у Брата оленя. Кто-то из них должен был сказать первое слово. И сказала Сестра горностая излишне громко, на языке белых людей:

— Это мой сын!

Леон сдержанно поклонился, затем протянул Брату оленя руку. Впервые он подумал, что это отчим, подумал и понял, что готов горько рассмеяться. И вдруг ему стало мучительно стыдно. Леон невольно потупился. А Брат оленя, не позволив себе слишком пристально разглядывать гостя, чтобы не смутить его, перевел взгляд на жену. Это был чистый, честный взгляд человека, который ни в чем не притворялся. И он сказал на своем языке с достоинством, обращаясь к Леону:

— В нашем очаге тебе найдется место рядом со светильником.

Сестра горностая перевела приветствие мужа на язык белых людей, от себя добавила:

— Это у нас самое почетное обращение к гостю.

Леон заулыбался уже с благодарностью, и поклон его на сей раз был намного почтительней первого. Брат оленя оценил это и опять на своем языке сказал торжественно:

— Подойдем к каждому костру и объявим людям, что чум наш еще на одного человека стал мудрее...

И Леону показалось, что произошла его долгожданная встреча не только с матерью, но и с древней родней. Да, да, конечно, он до сей поры как-то не задумывался, что в нем течет и кровь матери, и что она, эта кровь, в знойном жаре своем хранит огонь таких вот костров, чистоту и безыскусственность таких вот приветливых людей, которые улыбались ему, приглашая попробовать их пищу. Леон присаживался вместе с матерью и Братом оленя то у одного, то у другого костра, ел мясо, вяленую рыбу, лепешки, изготовленные на нерпичьем жире, пил чай. Люди чему-то смеялись, радовались жизни, затевали спортивную борьбу. Юноши состязались в прыжках, в беге, в метании аркана, в стрельбе из луков. А на горной террасе возвышались конусы чумов, которые уже одним своим видом как бы отбрасывали тебя на столетия в прошлое. И Леону этот прорыв в древность был бесконечно желанным и дорогим. А люди смеялись, упивались своей удалью, ловкостью, неутомимостью — дети природы.

Рассудком Леон понимал, что он идеализирует картину, что благостные ощущения его могут мгновенно исчезнуть, однако в душе хотелось, чтобы все это не покидало его вечно.

Леон отошел от костра к группе юношей, затеявших прыжки через аркан. Двое раскручивали аркан, а третий прыгал через него. Все чаще и чаще бьет аркан о землю, все быстрее подпрыгивает юноша, чувствуя себя в полете. И не зря же, как потом выяснил Леон, этого юношу звали Братом орла. Наконец сдались те, кто раскручивал аркан. Брат орла глубоко передохнул, вытер потное лицо. Какое-то время он напряженно разглядывал Леона, словно догадываясь смутно, с кем довелось ему повстречаться не просто случайно на празднике, но и на жизненной тропе. Резко отвернувшись от Леона, он что-то выкрикнул воинственно своим друзьям, и те снова схватились за концы аркана и раскрутили его. И опять полетел, полетел Брат орла, полетел с хищно устремленным на Леона взором; он знал уже, что этот человек прибыл на остров вместе с Геддой.

Леон вернулся к костру, страшно сожалея, что мгновение такого редкого для него душевного равновесия, благостного прекраснодушия закончилось. Он присел рядом с матерью на оленью шкуру, ощущая своим плечом ее плечо, и подумал, успокаивая себя: «Хоть это мое, родное и неизменное. Я теперь чувствую, что у меня есть мать...».

Оглядевшись вокруг, Леон обратил внимание на человека, которого победил Брат оленя в поединке на арканах.

Дергая за поводок чучело росомахи, странный этот человек что-то доказывал столпившимся вокруг него людям.

— Колдун, — с усмешкой объяснила Сестра горностая сыну.

— Да, Гедда мне говорила. Я. пойду посмотрю на него.

Когда Леон подошел к колдуну, тот повелительным жестом приказал людям раздвинуться.

— К вашим услугам бывший доктор философии, а ныне колдун Габриэл Фулдал, по-здешнему Брат луны.

— Доктор философии?!

— Почему вы так неприлично удивились? — спросил колдун, оскорбившись. — Если и не присвоили мне докторскую степень, то все равно я имел на это заслуженное право.

— Не смею возражать, — ответил Леон, усаживаясь на шкуру оленя.

Таинственно поманив к себе Леона, колдун тихо спросил: