Древний знак

Странно выглядит тундра после пурги. Какое великое неземное безмолвие и мертвая, как казалось Леону, белизна! И ему пришла мысль о саване. Леон посмотрел на взломанный снег своей берлоги, подумал: «Прорвал саван. Прорвал. Ускользнул от смерти».

— Ну поехали, — заторопил собак Брат медведя.

О том, что ищет Чистую водицу, Брат медведя не сказал Леону ни слова.

Мчались собаки. Брат медведя соскакивал с нарты и бежал, бежал рядом. Когда упряжка приостанавливалась у того или другого сугроба, он обмирал: не здесь ли Чистая водица? Собаки обнюхивали сугроб и, ничем не заинтересовавшись, мчались дальше. Брат медведя внимательно следил за их поведением: в нем жила надежда, что и дочь еще можно спасти.

Чистую водицу нашли на седьмые сутки в камнях ущелья горной трассы. Нашел ее Брат совы. Нельзя плакать мужчине, когда смерть отнимает близкого. Нельзя. Это могут себе позволить только женщины. И старик, бережно уложив окоченевший трупик девочки на нарту, опустился в снег, достал дрожащими руками трубку и тихо промолвил:

— Эх, несчастье-то какое...

Все ниже и ниже клонил голову Брат совы, так и не раскурив трубку...

Двое суток метался Леон в бреду. Все было текуче и зыбко вокруг, и ему чудилось, что его несет как снежинку ураганной силы ветер. Леон пытался ухватиться хоть за что-нибудь, чтобы избавиться от чувства, которое было похоже на стремительное падение. Сердце его заходилось, и в груди не хватало дыхания. Белые космы снега превращались в языки пламени, и уже не холод мучил Леона, а нестерпимый жар. Он жадно оглядывался, стараясь понять, куда его занесло, то здесь, то там виделось личико Чистой водицы. Девочка что-то кричала, но губы ее шевелились беззвучно. Леон тянулся к ней, звал на помощь, и всякий раз, как только казалось, что он вот-вот ухватится за протянутые ему руки Чистой водицы, она исчезала. И снова космы снега превращались в пламя, и Леон кричал, моля о спасении.

Брат оленя заставлял Леона время от времени глотнуть отвар из трав и в речениях своих отвечал ему на его бессмысленные восклицания. Иногда Леон слышал, что к нему кто-то прорывается в сознание успокоительной речью, и тогда он затихал. Шум ровного человеческого голоса как бы одолевал вой пурги, и возникала надежда на спасение.

Однажды Леон очнулся от пристального взгляда Гедды. Он слабо улыбнулся и тихо сказал:

— Ну и глаза... По-моему, ты гипнотизерка.

Никак не отозвавшись на шутку Леона, столь неожиданную в его положении, Гедда продолжала смотреть на него немигающим тяжелым взглядом.

— А это ты, мама? — Леон попытался дотянуться до матери.

Сестра горностая приложила палец ко рту:

— Тебе нельзя говорить много. У тебя еще жар...

Леон переводил блуждающий взгляд глубоко запавших глаз то на лицо матери, то на лицо Гедды, наконец спросил, приподняв голову:

— Где Чистая водица? Позовите ее ко мне!..

Почувствовав головокружение, Леон беспомощно уронил голову. Не знал он, что Чистую водицу все еще искали в снегах тундры.

— Вы что-то от меня скрываете, — промолвил он и снова погрузился в забытье.

На третьи сутки Леон узнал, что именно от него скрывали. Проснулся он, услышав заунывный плач женщин. Леон позвал мать. Ему никто не ответил. А заунывные женские голоса становились все горестней. И когда Леон услышал залп из карабинов, он стал одеваться. Время от времени замирал, ожидая, когда отступит головокружение. И все-таки Леон обулся, натянул малицу.

У чума Брата медведя сидели возле нарты на корточках все женщины стойбища и плакали. «Неужели Чистая водица? — мысленно вскричал он. — Господи, ведь это действительно Чистая водица! Она мертва, ее хоронят. Конечно же, она искала меня. Вот чем все это кончилось... Мужчины еще раз вскинули карабины и выстрелили в воздух. Лица их были удивительно бесстрастными. От морозного воздуха Леон задохнулся, никак не мог вскрикнуть и лишь надрывно закашлялся. Женщины на мгновение умолкли.

— Будь я проклят! — захрипел Леон. — Это я... я принес вам несчастье.

К Леону подошла мать с заплаканным лицом.

— Иди, иди в чум. Иди, если не хочешь, чтобы в стойбище были еще одни похороны.

Мать и Гедда уложили Леона в постель. Он метался.

— Будь я проклят!.. Это я... я... все я...

Похоронная процессия черной цепочкой медленно удалялась от стойбища к подножию хребта. У горного распадка Брат медведя остановился и тихо сказал:

— Теперь мы пойдем только с Братом оленя. Мы увезем ее на самую высокую вершину. Оттуда ей будет легче уйти к верхним людям. Вы все знаете, что ей нельзя долго задерживаться в срединном мире...

Брат медведя не называл имени девочки — таков был обычай: усопший теряет свое земное имя, чтобы найти другое в своих странствиях по стране печального вечера.

Сестра куропатки упала на колени перед нартой, прощаясь с любимой дочерью. Упали на колени перед нартой и все остальные женщины и девочки, и опять заунывный плач поплыл над снежной тундрой. Мужчины, покуривая трубки, подчеркнуто деловито говорили о будничных делах, как того требовал обычай. Наконец Брат медведя привязал еще один ремень к нарте с петлей на конце, передал его Брату оленя.