Древо яда (СИ)

— Ох, — прищурившись, отмечает король. Леголас морщит нос и отводит взор, силясь собраться с мыслями, склизкими и разбегающимися после сна, и разобраться в том, что именно ощущает в это мгновение. — Знаешь ли, есть и более простые способы сказать, что убранство комнат тебе наскучило, и вовсе не обязательно всё при этом крушить… Впрочем, забудь, мне так даже больше нравится.

— Прекратите, — сухо произносит Леголас, с трудом подавляя неуместный порыв зевнуть. Ему определенно не нравится то, что он испытывает: нечто среднее между раздражением и облегчением, сбивающим с толку и возвращающим его сразу на две сотни шагов назад. — У вас плохо удаётся шутить. Говорите, что хотели, если уж не собираетесь уходить.

— Разве ты хочешь, чтобы я ушел? — отец вскидывает брови. Леголас ощущает острый приступ тошноты. Эру, как же ему мерзко от всего этого. — Зачем тогда звал?

— Я не звал вас, — Леголас фыркает и вздрагивает, когда отец вдруг касается его руки. Они глядят друг на друга с чем-то столь неуместным, как смятение. Леголас гадает, что за игру они ведут на этот раз и должен ли он делать вид, что всё хорошо. Отец смотрит на него как на фарфоровую статуэтку, покрывшуюся трещинами, и оттого становится ещё хуже — Леголас начинает себя ею чувствовать.

— Вот как, — задумчиво произносит он, первым отрывая взор, но лишь для того, чтобы окинуть сына с макушки до пяток оценивающим, пристальным взглядом. И неожиданно, осторожно обхватив за плечи, поднимает Леголаса на руки, лишь ухмыльнувшись уголком губ на замешательство, скользнувшее по лицу сына.

Омерзительно. Они растеряны — оба. Подобного не приключилось прежде, и в ужасной беспомощности и разрушенности никто из них не знает, что следует делать. Леголас помнит и знает, что помнит и отец, что до опасной грани им случалось и раньше доходить, но впервые — переступить за неё. Обескураживающе.

— Ваше Величество? — отчего-то севшим голосом зовёт его Леголас, разрываясь меж яростью, страхом и смущением.

— Ваше Высочество, — насмешливо, так насмешливо, но оттого едва ли менее искажённо-притворно усмехнувшись, кивает ему отец. — Мне показалось, что на полу чересчур много осколков, а вид твоей крови мне уже успел наскучить, не обессудь.

С бережностью, которой Леголас едва ли мог ожидать, отец опускает его на постель, вновь окидывает придирчивым взглядом и зачем-то закутывает в одеяло. Леголас склоняет голову набок, напряжённо ожидая того, что будет дальше. Он не узнаёт своего короля и не может разгадать мотивов причудливых его действий; фальшь громко звенит между ними, и Леголас знает, что долго это продолжаться не сможет.

— Чего вы пытаетесь добиться? — отстраненно спрашивает он, глядя на отца, севшего напротив. За правым плечом родителя маячит блеклый, полупрозрачный труп.

Отец в молчании взирает на него, и Леголас кожей ощущает, как нечто незримо меняется. Тёплая усмешка с уст короля бесследно исчезает, а взгляд покидает то мерзкое и тёплое, что заставляло Леголаса чувствовать себя пресловутым и изрядно побитым фарфором.

— И что же я должен сказать? — отец, впервые на его памяти, выглядит растерянным, пусть голос его твёрд и лишён всяких красок. Леголас без труда видит нечто в самих его чертах, повороте головы, тени в глазах, быть может, что раскрывает ему — всё. — Что ты хочешь, чтобы я сказал?

Леголас слабо улыбается. Это уже больше похоже на его отца. «Делай то, что должен; будет то, что будет», — вспоминается отчего-то ему.

— Солгите мне, пожалуйста, — просит он с той постыдной, непозволительной слабостью, которую никогда и никто другой не увидит. Только лишь сейчас он понимает, что совсем немного рад видеть отца — дышать спокойнее. Ему любопытно — дурная, старая привычка, что, не погубив его теперь, непременно сведёт в могилу в скором слепяще-белом будущем.

— Не в моих силах было предвидеть подобный исход, и знай я, что всё обернётся таким образом, сделал бы всё, чтобы предотвратить это. У меня были серьёзные причины на это, и, будь выбор, я никогда не рискнул бы твоей жизнью, — чётко, с расстановкой произносит отец, глядя ему прямо в глаза.

Леголас кивает, тяжело сглатывая. Он, разумеется, может с этим справиться.

— Я бы хотел, чтобы это было сном, — потеряно говорит он, с мольбой взирая на отца. — Могу ли я проснуться прямо сейчас?

— Мне искренне жаль, — тихо отвечает вдруг он, и Леголас вскидывается, глядя на отца с изумлением. Неужто обезумел? Они не извиняются, никогда не извинялись: они улыбаются, он уходит, король ждёт, и более никто о случившимся ни словом, ни жестом не вспоминает. Так было всегда; будь так и сейчас, Леголасу было бы чуть легче, ведь это означало бы, что ничего и в самом деле значимого не случилось. Он мог бы попытаться поверить, что всё будет в порядке. — Я не стану просить прощения, поскольку тебе определенно не стоит давать его мне, но я хочу, чтобы ты знал, что мне жаль. Ты дорог мне, мой сын, и я сделаю всё ради того, чтобы защитить тебя.