Древо яда (СИ)

Он идёт, куда глаза глядят, отчего-то твердо уверенный в том, что искать, ровно как и останавливать, его не будут. Лес расступается перед ним, тянется, зовёт и дышит им. Леголас улыбается. Он чувствует себя если уж не счастливым, то спокойным: он наконец слышит свои мысли, слышит дыхание и стук сердца, всё ещё живого. Он вспоминает, почему любит жить.

Каркают вороны, одинокий вой шального ветра поёт призраками голосов, а под поступью скрипит снег, что шёл всю прошлую ночь напролёт; скрипит, потому что Леголасу этого хочется — ему нравится ощущать, видеть доказательства того, что он существует.

Леголас раскидывает руки в стороны, задирает голову к небу и смеётся. Мороз щиплет кожу, ледяной ветер треплет волосы, но он не чувствует холода, едва не сходя с ума от мириада ощущений, раздирающих на части. Он жив.

Он бежит. Лес шелестит с родительскою нежностью, хохочет скрипом ветвей, обнимает древесными тенями и перьями птичьими, поёт ему ветром, солнцем и снегом, сторицей возвращая золочёную закатами, обласканную высокими травами и пьяную родниковой водой любовь.

Стоит зима, но кругом нет смерти, и Леголас знает, что готов за эту любовь отдать всё, что имел, отдать самого себя: он любит Лес, он живет им, он, быть может, никогда уж не сумеет надышаться им. Он любит, он любим — правильной, чистой и простой любовью. Золотыми голосами в бездонной тьме, в тишине — он, может быть, живёт ради Леса, спасшего, вернувшего, не покинувшего.

Ему хочется кричать, плакать и смеяться разом — таково его счастье, одинокое, но никогда — тихое. Леголас чувствует себя любимым.

— Спасибо, — шепчет он, тем шепотом, что извечно громче крика звучит, зная, что будет услышан. Его слушают, его слышат, его защитят.

Лес танцует с ним, смеётся с ним, тоскует с ним, и ведёт его, как сердце стуча. Леголас любит, любит, любит.

Его разум чист. Леголас знает — это не навсегда. Всё не «хорошо», а он не «в порядке»; не сейчас, и едва ли будет в скором времени. Однако он счастлив в это одинокое, вышитое белоснежной любовью первоцветов и серебром речных вод, мгновение. Он ведь живёт прямо сейчас, а вовсе не когда-нибудь после — в чужих пыльных воспоминаниях или собственном грозовом будущем. Он живёт.

Леголас знает, куда Лес ведёт его. Он становится на колени, но не склоняет головы; он смотрит и вспоминает, пытаясь найти в себе то мечущееся светлячком чувство, что редко когда мог понять. Леголас глядит на могильный камень, силясь вообразить, кем был бы, сложись всё иначе.

Он пытается найти в себе вину за то, что любит землю, навеки ставшую последним приютом его матушки больше, чем её саму, но остаётся ни с чем, не отыскав, однако, и разочарования.

— Спасибо за то, что подарила мне жизнь, — просто говорит Леголас, чуть хмурясь. Мысли несутся быстроногими ланями, обгоняя одна другую, а он, наконец, вздыхает полной грудью, не ощущая боли. — Надеюсь, ты будешь не против, если я продолжу жить её так, как считаю нужным сам.

Леголас не слишком-то понимает, зачем сказал это, но почему-то ему кажется, что это было важно. Он думает, что ненавидеть или любить мертвых нет смысла, но тут же понимает, что сам едва ли сможет этому правилу следовать. С колен он всё-таки поднимается, отряхивает штаны от снега и собирается было уйти, как замирает, остановленный зовом:

— Так и знала, что встречу тебя здесь.

Тетушка приветливо машет ему, и Леголас в лёгком удивлении вздёргивает брови, обнаружив её сидящей на одной из нижних веток старого раскидистого ясеня.

— Рад видеть вас в добром здравии, миледи, — он улыбается, мимоходом изумляясь и тому, насколько легко выходит у него эта, почти искренне-радостная улыбка.

— Присоединишься ко мне? — задорно вопрошает Эйлинель, хлопая по месту рядом с собой. — Я чай захватила, и если будешь хорошо себя вести — дам пряник.

Леголас вновь улыбается ей, но с сомнением качает головой.

— Боюсь, в этот раз не выйдет. Когда король обнаружит, что я вновь самым бесстыдным образом сбежал, то наверняка отправит всё войско на поиски, а на них у вас чая не хватит.

Она склоняет голову набок — Леголас узнаёт в этом движении зеркальное отражение самого себя, — и бросает на него быстрый, цепкий взгляд, без всяких слов давая понять: ей всё известно, и без слов головой качает.

Леголас кивает, благодарный, понимая, что это означает: она всё знает, не одобряет, но никогда не заговорит первой, пока он сам того не пожелает — их старая, устоявшаяся молчаливая договорённость.

— Мне приятно видеть, что ты, с таким-то отцом, ещё жив, мой принц, — Эйлинель смеётся звонким, серебристым смехом, пусть глаза её остаются полными острого, жгучего льда. — Сбегай от него почаще. Я всегда рада тебя видеть, ты знаешь.

— Всенепременно, — Леголас усмехается. Он чуть кланяется ей в знак прощания, и быстрым шагом пересекает поляну, намереваясь продолжить свою прогулку.

Голос тётушки настигает его уже после, за кольцом из деревьев, но Леголас всё же чётко различает каждое из сказанных ей слов: