Читаем Дробь полностью

Мы решили прогуляться до его дома. Движение доставляло удовольствие в совокупности с легким подташниванием. По дороге мы забрели в универсам и купили 5 полторашек крепкого пива, проникнувшись ностальгией по старым добрым запоечным временам.

Мы брели по узкой улочке с разбитым асфальтом, а навстречу нам текло стадообразное желе из людей. Происходящее вокруг представлялось мне неким квестом что ли, проходящие мимо люди выглядели, словно персонажи какой–то странной игры: вот семейка за руку переходят дорогу, сегодня хорошая погода, и они видимо решили вывести своих 7–8 летних личинок на прогулку, толстый отец с потным лбом, дети кричат «Мама, а почему папа в куртке», мама молчит, ведь знает, что отец одел свою любимую куртку — куртку для «выхода в город», парадную так сказать, он очень ею дорожит и потому не снимает, считая, что в ней он выглядит презентабельно, несмотря на то, что куртка скорее зимняя и для майских прогулок непредназначенная, он очень разозлится, если мать этого не оценит. Девчушка вся в черных одеяниях, начинающая неформалка, у нее еще плохо со стилем, из левого рукава торчат края бинтовой повязки — скорее всего, пыталась вскрыть вены, вернее покромсать слегка кожу в тех местах, где вены проступают, вероятно, из–за расставания с 15–16 летним обсосом в футболке слипкнот или металлика или из–за ссоры с родителями, и она, скорее всего, намеренно слегка подкатала рукава, чтобы бинт был виден — этакий напульсник, показатель богатого внутреннего мира, отчуждения, готишности. Вот бабуля скачет вокруг прохожих с горстью мелочи, с просьбой разменять железные десятки на бумажные, каждому пытаясь объяснить, что ей срочно необходимо положить деньги на телефон, а «шайтан–коробка» ни в какую не желает принимать железные, она сыпет христианско–плебейскими фразами вроде «Господа ради выручите старушку», она очень улыбчива и мила, но не вызывает у меня ничего, кроме жуткой агрессии; чуть поодаль молодые люди пытаются оккупировать магазин сотовых телефонов — безвкусно одетые юноши с плохими прическами и пристрастием к алкогольным напиткам имеют странную привычку: посещать салоны сотовой связи и бродить среди витрин с банкой пива в руке, пытаясь выказать осведомленность в сфере мобильной техники, напрягая тем самым щуплых мальчиков–продавцов, в обвисших рубашках и плохо выглаженных брюках (корпоративный стиль).

И вот среди всей этой социальной какофонии бредем мы — аптечные ковбои российской провинции, в наших карманах рецептурные миорелаксанты, в пакете дешевое пиво, в нашах головах тотальная разруха и грязь, перемешавшаяся с околофилософскими изысками, хаотичным набором запомнившихся идей из не менее хаотичного списка прочитанных книг, мы мним себя элитой среди грязи, наверное, или грязью среди элиты, самородками среди выродков или выродками среди самородков. Как–то так.

Мы сливаемся с потоком персонажей, обсуждая на ходу старые грибные трипы и походы на свалку за цветметом, пикники с вареными яйцами и картошкой запеченной в костре на закуску к той самой пресловутой водке, дружеские драки, беспробудное подростковое пьянство.

Мы направлялись к его обители — что–то вроде спального района нашего захолустья, девятиэтажки, с квартирами, заселенными в основном стариками и молодыми семьями с детьми. Тор снимал там однушку с двумя педовками–студентками, сам спал на кухне, а дамы в комнате на раскладном диване, хотя сдается мне, что с таким соседом они зачастую спали в складчину, где попало. Дам я этих пару раз видел — типичные хуевые студентки, еле как прошедшие со своими баллами в подзалупные вузы на бюджет, получавшие вышку ради вышки, потому что мама сказала «без высшего образования сейчас никуда», живущие кое–как на подработки промоутером, мамины подачки и материальную помощь института, просаживающие свои деньги на огульную жизнь, ворующие шмотки в бенетоннах, экстрах и «твое», кайфожорки и малолетние алкоголички.

Опустив подробности (которых итак было предостаточно), мы окажемся в квартире: прихожая в песке и куче пар туфлей (очевидно, спизженных из центробуви), скрипучие половицы, создававшие впечатление сигнализации с датчиками движения — сделал шаг: получил громогласный звук; не менее скрипучий диван, затертый ковер на полу, покрытый легким налетом крошек пищи, пеплом сигарет, а также украшенный пустыми пачками чипсов и бутылками из–под минералки и колы, стол с ноутбуком, два советских раскачанных стула, стремный шкаф весь в отпечатках пальцев и разводах, с кучей ворованного тряпья внутри.

На кухне тотальный пиздец: разруха, горы немытой посуды, три черных пакета мусора, забитых до отказа, плита в жире, нагаре и обуглившихся кусках картошки(?), холодильник «свияга» (есть вероятность, что его размораживали последний раз еще до прихода Бориса Ельцина к власти), кругом срач и тотальный коллапс, крошки, пустые банки, бутылки, этикетки, упаковки. У них своя атмосфера, как раз по мне.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тихий Дон
Тихий Дон

Вниманию читателей предлагается одно из лучших произведений М.Шолохова — роман «Тихий Дон», повествующий о классовой борьбе в годы империалистической и гражданской войн на Дону, о трудном пути донского казачества в революцию.«...По языку сердечности, человечности, пластичности — произведение общерусское, национальное», которое останется явлением литературы во все времена.Словно сама жизнь говорит со страниц «Тихого Дона». Запахи степи, свежесть вольного ветра, зной и стужа, живая речь людей — все это сливается в раздольную, неповторимую мелодию, поражающую трагической красотой и подлинностью. Разве можно забыть мятущегося в поисках правды Григория Мелехова? Его мучительный путь в пламени гражданской войны, его пронзительную, неизбывную любовь к Аксинье, все изломы этой тяжелой и такой прекрасной судьбы? 

Михаил Александрович Шолохов

Советская классическая проза
Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези