Читаем Дробь полностью

Я тоже ухмылялся улыбкой молодого Ганнибала Лектора: «Выходит, раз все написано уже за нас, тогда все дозволено? Если я прихожу к мысли о том, что будущего нет, что ее уже сотворил Абсолют, значит все сценарии с Чарли Мэнсоном, Андреем Чикатило, сыном Сэма, ну или Гитлером, в конце концов — умышленно написаны? Все эти персонажи созданы как раз такими, какими они стали? Выходит, если я сейчас пойду, возьму ржавый кухонный нож, выйду во двор и начну резать глотки малолетним детишкам на площадке, мазаться их кровью и внутренностями, напевая гимны Мартина Лютера, значит, так оно и было назначено? Значит все дозволено? Все разрешено? Самим создателем? Выходит, нет ни греха, ни благодеяния, ни добра, ни зла — есть только сценарий? А что если все маньяки доходили до этой мысли? Решали, что сам создатель им позволяет, сам Он движет их рукой во время убийств? Занятная штука. Быть может, он даже дарует им райский кущи и вечную эйфорию за исполнение такого тягостного, мученического сценария, одна из самых сложных сюжетных ветвей — моральные мучения, этические страдания, всякая прочая ерунда. Они, выходит, чуть ли не герои».

Тор опять смеялся: «Это охуительно! Но знаешь, братишка, это все конечно заебись, но это не мой сценарий, я точно знаю, что резать глотки маленьким детям — не хорошо, как минимум, даже если дозволено, даже если понятий добра и зла не существует, все равно это как–то хуево, что ли».

Беседа так и текла приятным прохладным ручьем, господа шутили, дамы смеялись, и так по кругу. Гамма–аминомасляная кислота всасывалась организмом, перемешивалась с алкоголем, расслабляла наши мышцы, прибавляла уверенности, развязывала языки и запускала либидо. Во рту пересыхало от постоянного трепа, но на помощь приходило то самое дешевое пиво. В глазах мутнело, голова все сильнее кружилась, поверхность под ногами начинала покачиваться, улыбки глупее, глаза мутнее, речь бессвязнее, поступки смелее. В какой–то момент мы разбились по парам. В комнате наигрывал порядком подзаебавший габбер, прямо–таки стучавший по перепонкам и мозгам, настраивавший на несколько агрессивную волну. Вскоре компания рассыпалась по комнаткам.

Хер его знает, как описывать постельные сцены и всю эту тошнотворную ерунду, я не умею: робко закинул руку на спинку дивана, спустил на плечи, поглаживал волосы, ее рука на моей ноге (странно), какие–то убогие сальные фразы, неуклюжий поцелуй, стук зубов, дальше чуть проще, с матраса на кухне уже раздавались резвые стоны, прилегли, разделись, неуклюже стаскивая друг с друга тряпки, скача на одной ноге, стягивая штанину зауженных джинс (из женских журналов я узнал, что надо носки снимать в первую очередь — обнаженный джентльмен в носках выглядит как минимум нелепо), стаскивая стринги с белесыми пятнами на внутренней поверхности (тут я вспомнил, что часом раньше весьма удачно помыл член в раковине, используя затертый кусочек мыла), «тяжкий запах запущенного влагалище», небольшие кусочки женских выделений на моем языке, под баклосаном этому не придаешь значения — скорее даже наоборот: еще сильнее заводишься от происходящего аморального действа, робкий минет, плавно перешедший в глубокий, с гортанными звуками, обратно–поступательными движениями, я отчетливо помнил, как в моменты наиболее глубокого проникновения на коже ее хрупких плеч и спины выступали мурашки, остервенелый секс, смена позы, с возбуждением проблем не было, проблемы были с финалом, смена позы, я не мог кончить, смена позы, спина разодрана, смена позы, девушка наверняка пару дней будет ходить как кавалерист, смена позы, я очень стеснялся кончать ей на живот, как–то это неправильно — первый день знакомства, а я уже собираюсь поливать ее спермой как в дешевых порнофильмах, вот она этика 21 века: воспитанные девушки не позволяют кончать на себя на первом свидании, я кончил, прошло уже где–то полтора часа, оргазм оказался суховатым, весь живот вплоть до груди был в каплях и ручейках белкового коктейля.

Теперь у меня жутко закружилась голова, меня клонило в сон, на кухне ребята уже спали. Девушка попросила меня достать салфетки из ее сумочки. Влажные, с запахом вишни, я стер сперму с ее живота, другой салфеткой обтер головку члена, скомкал салфетки и запихнул в пустую упаковку из–под чипсов, кинул на пол, а сам пошел в душ. Умываться у меня сил не было, поэтому я помочился, сполоснул причинное место под краном, обтер куском туалетной бумаги, скинул и смыл.

Вернулся в постель, на нерасправленной постели лежало голое тело, я прилег рядом, одеваться сил тоже не было, поэтому я просто прилег рядом, окутав ее своим голым телом. Такая вот мерзкая постельная сцена.

Я закрыл глаза, голова безумно кружилась, я сдерживал тошноту, я, словно подбитый вертолет, кружащийся вокруг собственной оси, падал вниз, внутрь себя, в свои сновидения, я предчувствовал мерзкое утро, ощущение собственной низости и грязи, но сил размышлять об этом уже не было. Я забылся сном.

Глава 4. Очищение страданием.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тихий Дон
Тихий Дон

Вниманию читателей предлагается одно из лучших произведений М.Шолохова — роман «Тихий Дон», повествующий о классовой борьбе в годы империалистической и гражданской войн на Дону, о трудном пути донского казачества в революцию.«...По языку сердечности, человечности, пластичности — произведение общерусское, национальное», которое останется явлением литературы во все времена.Словно сама жизнь говорит со страниц «Тихого Дона». Запахи степи, свежесть вольного ветра, зной и стужа, живая речь людей — все это сливается в раздольную, неповторимую мелодию, поражающую трагической красотой и подлинностью. Разве можно забыть мятущегося в поисках правды Григория Мелехова? Его мучительный путь в пламени гражданской войны, его пронзительную, неизбывную любовь к Аксинье, все изломы этой тяжелой и такой прекрасной судьбы? 

Михаил Александрович Шолохов

Советская классическая проза
Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези