Дробь

Да и на улице никогда не оставит уже столь родная и уютная атмосфера абсолютной ненависти и чистой, девственной мизантропии. Суетящиеся, спешащие прохожие, с пакетами, сумками, мешками, в одинаково разных шмотках, с одинаково разными лицами. И ничего в них нет. Они будут нестись тебе навстречу, или обгонять со спины, толкать плечами, наступать на ноги, задевать сумками, кто–то извинится, кто–то огрызнется, но для тебя это не будет играть значения, ты как зомби будешь влачиться вдоль улицы, возможно, ты будешь идти быстрым шагом, пытаясь обогнать всех, скорее спрятаться во дворах и подворотенках, но даже так твое шествие невозможно будет назвать никак иначе, кроме как влачение. Как растертая в кровь мозоль на пятке, ты будешь пульсировать, а каждый звук, каждая вспышка света, каждый проходящий мимо человек, любой раздражитель будет острым жжением впиваться в самое ядро мозоли. А ты будешь идти и молча кровоточить, воспаляясь и детонируя.

4.2. Казнь первая. Тьма ирритантовая.

Я вышел на улицу, на ходу застегнув пальто под самое горло и подняв воротник — не то чтобы мне было холодно, на улице на самом деле было достаточно душновато для весеннего денька — просто так мне было гораздо комфортнее, этакий Чеховский Беликов — человек в футляре, адаптированный под суровые реалии российской провинции.

Мы разделились с Тором, он двинул к аптеке, я в противоположную сторону, пока еще не придумав, куда направлюсь далее. Меня все еще покачивало и мутило, в районе желудка все стягивало тугим узлом, в то время как в области глотки — наоборот расшатались все крепления и развязались все узлы. Казалось все люди на улице пялятся на меня и сверлят глазами — привычная паранойя, но не в этой ситуации. Дальше меня ждала не очень приятная встреча, маленькое экстремистское приключение, весьма внезапное.

Проходя мимо почты, я завернул в дворик, дабы срезать. Периферийным зрением я уловил персонажа позади меня — узкие спортивные штаны, однотонная толстовка. Персонаж из тех, кто променяли бомбер и варенки, закатанные в омоновские ботинки, на модные аирмаксы и лякокспортивы с фредаками.

«Постой!», я сделал вид, что не расслышал.

«Погоди–ка», я обернулся.

«Ты от Тора?», я промямлил что–то невнятное, понимая к чему идет разговор.

«Так да или нет? Вас видели вчера».

Загнанный эпсилон ответил «Ну да».

Спортсмен ухмыльнулся — «Так ты правый?».

Я осмотрел его с ног до головы — килограмм 85–90, даже в фаерплее я выхвачу пиздюлей, потому я напряг пресс и скулы, в предвкушении сочного удара.

Я сразу понял, что передо мной стоял представитель левого крыла оппозиции, радикально настроенный антифашист, скорее всего быдло–анархист, любитель битдаун–хардкора, возможно неуклюжего белорусского краста, какого–нибудь идейного ой и стрит панка и прочего шаблонного творчества однообразных исполнителей, без конца мусоливших одни и те же темы в своих песнях о «смерть системе», «менты ублюдки», «церковь это бизнес», «у власти диктатор», «выше черный флаг», «семья и юнити», «революция», «свобода равенство братство».

«Нет», он переминался с ноги на ногу.

«А зачем тогда с ним общаешься».

Я подумал было о том, что я ведь тоже по сути окололевый говнарь, читающий Генри Торо и Прудона, Кропоткина и Роккера. Но я уже не успел ничего ответить — плотная струя газа из перцового баллончика едким камшотом оросила мое хмурое опухшее лицо. Я согнулся пополам, а мой собеседник уже удалялся с места происшествия с чувством выполненного долга.

Вероятно Тор, будучи боном в далеком прошлом, да и теперь придерживаясь околофашистских идей, приобрел себе не самую лучшую репутацию среди леворадикалов своего района, но если с ним самим они боялись связываться, то видимо решили отыграться на щуплом дрище вроде меня. Однако в тот момент я об этом не думал вовсе.

В тот момент кожу и глаза мне выедало остервенелым жжением. Довольно неприятное ощущение.

Попытки открыть глаза не увенчались успехом, стереть с лица рукавом пальто также не удавалось. По глупости своей, я, почти вслепую, обливаясь слезами, на ощупь добрался до лужи и начал омывать лицо грязной водой, попутно стряхивая с лица бычки, нечаянно попавшие в лицо вместе с водой. Весь двор наверняка пялился на мои нелепые телодвижения. Откуда же мне было знать, что от воды все только усугубится. Это уже позже я узнал, что смывать это лучше молоком, ну или на крайний случай стирать сухими полотенцами и салфетками, а тогда я чуть не заверещал как побитая шлюха от новой порции едкой маски для лица, раздирающей лицо и выжигающей глаза агонией жара. Я истекал слезами, шмыгал носом, как школьник, выхвативший пиздюлей от старшеклассников, отнявших деньги на обеды, дышал как безумец, постоянно пытаясь рукавом стереть с лица порцию острого скраба. Мне это не удавалось, потому я брел в слепую, пытаясь хоть как–то разлепить глаза и найти место прижать зад и отойти.