Читаем Дробь полностью

Кстати, очень часто мне снится один и тот же сон, в котором я стою на поросшем травой холмике, а вокруг простирается огромная поляна, смахивающая на Ширские раздолья из книг Толкиена: кругом дубы, скрученные временем, яркая зелень, словно в Новой Зеландии, какое–то чудо чудное, празднество, каравай и хоровод. Вокруг ходят люди, в костюмах, масках, шляпах–цилиндрах, и кажется, что я действительно очутился в Шире и Бильбо Бэггинс собрался сегодня праздновать свое 111летие. Рядом со мной на холмике сидят оба моих отчима, они почему–то улыбаются, они сильно постарели и изменились: мягкие, уютные, добрые люди (абсурд!). Моя мать, тоже уже в возрасте, седая, улыбается мне теплой материнской улыбкой, напротив мой младший брат, играет со мной в мяч, он уже взрослый парень, да и я, судя по всему, уже в годах в этом сне. Вокруг царит идиллия, гармония, мир и уют, словно бы я попал в рай. Ярко светит солнце. Затем в какой–то момент оно внезапно ослепляет всех вспышкой и начинает тревожно моргать, как лампа дневного свечения в привокзальных туалетах или в кульминационных сценах фильмов ужасов. Солнце лихорадочно мигает, на мгновения оставляя мир в кромешной тьме, чтобы затем ослепить всех яркой зарницей, а потом снова окунуть во мрак. Люди начинают паниковать, переглядываться, переговариваться. Я чувствую, как тревога вгрызается мне в глотку. После солнце взрывается пестрыми брызгами света, обжигая лицо и руки, ослепляя всех, люди падают на землю — последнее, что я успеваю увидеть. А потом только мрак. Стопроцентная темнота. Слышны только крики потерявшихся людей, все верещат «солнце погибло», «солнце погасло», «оно умерло». И ничего не видно, очень страшно и безумно беспокойно, кромешная тьма и вопли обреченных людей. Я чувствую сильный холод, а затем мороз, падаю на землю, слышу, как люди умирают, хрипя и воя, пытаясь что–то сказать, и сам оказываюсь придавленным смертью к земле. Я еще в сознании, но двигаться не могу, будто бы на грудь мне уселся несуразный гоблин с картины Генриха Фюссли «Ночной кошмар». Этакий сонный паралич внутри сна. После этого я медленно начинаю умирать, внутри себя мечась в конвульсиях, на деле же не в силах пошевелить ни одним мускулом. А после смерти просыпаюсь в своей постели. И этот сон повторяется раз за разом.

Я глубоко вонзился сам в себя на кухне, с кружкой отвратного чая в руке, хотя, скорее это была просто подсахаренная вода. Помню в «лихие девяностые» наша семейка скатилась в такое лютое нищебродство, что перед нами стоял выбор: купить заварку и пить чай без сахара или купить сахар и пить сладкую воду без заварки.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тихий Дон
Тихий Дон

Вниманию читателей предлагается одно из лучших произведений М.Шолохова — роман «Тихий Дон», повествующий о классовой борьбе в годы империалистической и гражданской войн на Дону, о трудном пути донского казачества в революцию.«...По языку сердечности, человечности, пластичности — произведение общерусское, национальное», которое останется явлением литературы во все времена.Словно сама жизнь говорит со страниц «Тихого Дона». Запахи степи, свежесть вольного ветра, зной и стужа, живая речь людей — все это сливается в раздольную, неповторимую мелодию, поражающую трагической красотой и подлинностью. Разве можно забыть мятущегося в поисках правды Григория Мелехова? Его мучительный путь в пламени гражданской войны, его пронзительную, неизбывную любовь к Аксинье, все изломы этой тяжелой и такой прекрасной судьбы? 

Михаил Александрович Шолохов

Советская классическая проза
Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези