Дробь

В моей голове среди всего кипиша и царства Гекаты и Лиссы, посреди всего хаотичного нагромождения помпейски–хиросимских развалин атрофировавшихся мозгов, коротили кусочки более–менее ценных мыслей. Нахлынула какая–то необъяснимая, очень неприятная измена, раздирающая виски и лоб тревогой и напряжением, каким–то животным страхом неизвестности и опасности, словно паркеровское паучье чутье проснулось. Я глядел на весь этот антураж вокруг и меня коробило, выворачивало наизнанку от осознания того, что все мы, все наше и без того гнилое поколение катится в сточную канаву. Ричи Хелл как–то визжал под гитару «I belong to the blank generation», вот и мы все принадлежим к пустому поколению: мы — социальная парша, лишай общества, фимоз. Правда, Хелл строчку продолжал словами «I can take it or leave it each time», у нас же выбора нет, никаких там «take it or leave it». Нам всем пизда. Без исключений. Я смотрел на Тора и понимал, что ему пизда, как и мне, как и двум его соседкам, как и еще нескольким десяткам ребят и девчат из круга моих знакомых. Нам всем пизда, будущего у нас никакого нет, а ведь мы могли бы стать интеллектуальной элитой общества, учиться, ездить на Селигеры, писать масштабные проекты, получать за них гранты, открывать свои дела, идти к успеху, зарабатывать деньги, создавать социальные ячейки, расти, ветвиться, стремиться вверх, к тому искусственному солнцу, которое питает весь социум своими амбициями и перспективами, надеждами и обещаниями, стандартами и стабильностью. Но что–то в нашем исходном коде пошло не так, где–то мы все слетели с рельс, ебнулись оземь и весело и задорно, распевая панк–рок, покатились по склону в кювет, обдирая колени о песок, разбивая лица о камни, сжигая кожу борщевиками и крапивой. Мы катимся на хуй. У нас были все возможности стать людьми, а какие–то возможности у нас еще остались. Но когда–то что–то пошло не так, когда–то кто–то все проебал, в нас живет какой–то ебаный вирус, который не дает нам воспользоваться всеми нашими способностями. По сути, нам просто напросто абсолютно нечего делать, мы гнием и разлагаемся от безделья, мир ничего не может предложить нам, кроме второсортных передач по телевизору, стандартных опостылевших развлечений вокруг, ебаных засанных парков, грязных улочек, убогих концертов и вялых дискотек в антураже прошлого десятилетия, ничего кроме дешевого интернета, порнографии, смакования насилия, дешевого алкоголя, потребления, ебаных шмоток и жратвы, ярких образов, вульгарности, культа цинизма и самолюбия, упрощенных механизмов жизни, все как в антиутопиях Хаксли или Брэдбери. Все упрощается, примитивизируется, предлагается некий шаблон жизни — это все банальное дерьмо, расписанное сотней–другой более умных парней до меня, более умными словами и оборотами, с более глубокими мыслями, но на моем примитивном уровне все так и есть. Мы ничего из этого брать не хотим. Поэтому нам пизда. Мы хотим больше. Поэтому нам пизда. Мы хотим быть лучше. Поэтому нам пизда. Мы хоть жить. Поэтому нам пизда. На самом деле — мы очень хотим жить, как бы часто мы не слушали заунывные суицидальные песенки Joy Division или Lifelover, как бы возбужденно мы не обсуждали самоубийство, как бы часто мы не писали в своих твиттерах и контактах меланхоличные депрессивные посты и заметки — мы все безумно хотим жить. И только поэтому мы ноем и кричим о том, как нам эта жизнь настопиздила. Мы хотим жить, но не тут, не сейчас, не с ними, не на одной планете хотя бы, не в одной реальности, не в одной вселенной. Только потому мы бежим. Эскапизм — наш стиль жизни, blank generation — наша субкультура. В свои жалкие «едва за 20» я знаю людей, скуривающих горсти ядерных синтетических смесей разносортных канабиоидов по 4–5 раз в день, объебывающихся до блева и детского лепета, просыпающихся только ради того, чтобы сходить в магазин за шоколадками с колой и бич–пакетами. Я знаю людей, которые оккупируют аптеки и закидываются барбитуратами, всяческими колесами и прочим дерьмом 7 дней в неделю, находясь в обсаженном состоянии 24 часа в сутки. Знаю ребят, которые в 18–19–20 уже бухают как безумные, страдая от почечной недостаточности, знаю и тех, что бахаются в вену время от времени, твердя, что это все баловство и все байки о наркомании — пиздеж. И тех, которые месяцами сидят на тарене, умудряясь приходить по утрам на работу и отрабатывать полную рабочую смену. Знаю студентов, которые за семестр ни разу не приходили на пары не на отходняках, не с похмелья или не под чем–либо. И мое окружение — еще не самое плохое, из тех, что могло бы быть. Мы гниль. Мы дерьмо. Будущего у нас нет. Мы валимся, катимся, рушимся, проваливаемся «как нос сифилитика», я не могу представить себя через 10 лет, не могу представить Тора через 5 лет, не могу представить никого из моих знакомых счастливыми в будущем, нас всех ждет либо быстрая просаженная жизнь и скорая долгожданная смерть от цироза, передоза или суицида, либо медленная проебаная бытовухой рутина и вечный страх смерти в старческой немощи. Мы никогда не проживем ту жизнь, которую нам хотелось бы, мы никогда не станем теми, кем мы хотели бы стать, мы не когда не достигнем своих целей, не исполним своих мечт, не удовлетворим своих желаний. Мы будем крутиться в круговороте тех мечтаний, целей и желаний, которые нам навязаны, которые нам с детства вбивали в голову, мы никогда не станем личностями. За нас все уже итак решили: кем мы будем, как нам прожить свои жизни, по каким путям идти и к чему стремиться. И только потому, что мы не хотим идти этими путями, только потому, что мы сами хотим решать, что с нами будет и как нам жить — нам пизда. Обществу не нужны самостоятельные личности. Обществу нужны верные муравьи, которые будут, следуя всем заветам социал–дарвинизма, ползти вверх по пирамиде социального блядства, выстраивая одну гигантскую муравьиную многоножку, пожирая дерьмо тех, кто сверху, кормя своим дерьмом тех, кто снизу. Вот и вся суть нашего демократического общества, жрать и гадить, изо рта в рот. Наверное, в человеческой многоножке все же был некий социальный подтекст. Нам всем конец. Мы все сторчимся, сопьемся, загнемся в быту, просадим жизнь на заводах, рынках, в торговых центрах, складах, офисах за 8–10–15–20–30 тысяч рублей в месяц, оплачивая бетонные коробки, воду, свет и газ, покупая замороженную еду, откладывая месяцами на новую микроволновку, нажираясь раз в неделю дешевым пойлом, грузясь под вечер мыслями о проебанной жизни, иногда веселясь, хватая кредиты, обсуждая по понедельникам субботние скучные кутежи, приукрашивая их и дорисовывая сознанием более яркие краски. Мы будем жалеть. Жалеть о проебанной молодости, о том, что не добились ничего, мы будем винить себя, винить всех вокруг, падать духом, разлагаться, деградировать, деградировать, деградировать. Потом мы сдадимся, и социум поглотит нас, и перманентное чувство вины и жалости к себе превратится в покорность и безвольность, нами можно будет вытирать пол, плести из нас веревки, мы станем такими, какими нас хотели бы видеть, мы будем воспроизводить такие же поколения, пустые поколения. Одно пустое поколение за другим. Нам всем пизда. И от осознания всего этого мне еще сильнее хотелось бежать, скрыться, снова упороться, напиться, накуриться, запереться, не видеть, не чувствовать, не понимать, не осознавать больше.