Читаем Дробь полностью

И третий всадник – годовщины, совместные праздники. По сути, их можно вписать в пункт выше, ведь каждая вновь образовавшаяся пара обожает отмечать эти похороны, громко заявляя «МЫ вместе уже месяц/пол года/год», как бы обозначая новый этап в создании общей площади кругов Эйлера. Это опасный момент. Не то чтобы я считаю, что совсем нельзя даже помышлять о подобных датах, ведь одно дело, когда ты неосознанно запоминаешь дату и время от времени вспоминаешь о том, сколько времени вы уже вместе, возможно ты даже подсчитываешь в голове, но не придаешь этому особого значения. Но совершенно другая ситуация, когда обреченные целенаправленно отмечают, справляют, планируют, помечают в календаре, делают заметки в телефонах и на рабочих столах, лишь бы не забыть, вспомнить, отдать дань традиции. Опять же, это лишь по началу может несколько забавлять обреченных, которые как будто бы проходят некие чекпоинты в увлекательном квесте, но, учитывая, что каждый из обреченцев верит в нерушимость их союза, данный квест конца не имеет, а чекпоинты будут длиться пока смерть не разлучит их. Кому это может понравиться? Ведь когда человек отсчитывает время, он тем самым дает понять, что уверен, пусть даже где–то в глубине подсознания, что у этого есть конец. Люди отсчитывают время, чтобы узнать, сколько они продержаться под водой без воздуха, сколько смогут простоять на одной ноге, провисеть на перекладине, обойтись без сигарет. Обычно у всего этого есть предел и никто не рассчитывает прожить под водой всю жизнь или стоять на одной ноге вечно, и человек рано или поздно вынырнет на поверхность, чтобы наполнить легкие сладким кислородом, встанет на обе ноги, спрыгнет с перекладины с утомленными мышцами, схватится за сигареты, измучанный рутиной. Так и тут, рано или поздно господа обреченцы спрыгнут со своей перекладины, утомленные и измучанные тем, что так долго отсчитывали. Отмечая даты своих отношений, особи тем самым будто бы говорят всем их окружающим и близким «Смотрите! Смотрите! Как долго мы продержались! Как долго мы терпим друг друга! Мы уже год вместе и еще не устали! Поглядите на наш мазохизм и отчаянное мученичество!», и каждый в отдельности будто бы вопит «Смотрите, я терплю уже такой долгий срок и горжусь этим! Я готов и дальше выдерживать это!». Мученики любви! Это даты мучений, даты истязаний, даты гордости за вымученное («Стерпится – слюбится»).

И так я прокручивал в голове целые рулоны текста, убеждая себя, что любые отношения – есть тлен и не нужно сейчас ни за кем бежать, лучше стерпеть и уйти на встречу свободе, широко расправив плечи (читай: трусливо поджав хвост). Исход подобных душевных стенаний и мук предсказуем — я не решился даже подойти к воркующим голубкам, а всего–навсего опустил взгляд в пол, укутался поглубже в воротник пальто, судорожно перебирая в голове защитные механизмы, как герой какого–нибудь фильма ужасов, перебирающий связку ключей.

Я все рационализировал, убедив себя в том, что все последние события вели именно к такому исходу и иначе ничего сложиться и не могло.

Я все инстинктуировал, найдя положительные стороны в подобном стечении обстоятельств, а именно обретение неких свобод, и возможность вести беспорядочные половые связи.

Я сместил акценты, обвиняя всех вокруг в том, что произошло, находя все новых и новых виновников своих бед.

После чего просто выместил из своего сознания такой элемент как «отношения» и все связанные с ними переживания, просто на просто забыл, что что–то когда–то было.

Затем включил так называемое защитное фантазирование, сперва нарисовав себе глобальные планы на будущее, представив как чудно, гладко и пиздато я буду жить в отсутствии этих тиранизирующих, утомительных, садо–мазохистских, унизительных отношений, как упоительна и свежа станет моя жизнь, без всех тех опостылевших обязанностей, традиций, необходимостей, условностей и прочих правил, которые необходимо соблюдать, лишь постольку, поскольку ты состоишь в отношениях.

Затем я погрузился в более конкретные фантазии, представляя свой вечер на третьем плато гликодинового трипа, выписывая и вырисовывая себе возможные сюжеты предстоящего дня.

В общем, защитные механизмы сложились в один большой элемент построенной из подобных механизмов гигантской защитной конструкции — меня.

Стремительной походкой я направился по диагонали к дверям, пытаясь привлечь как можно меньше внимания к своей персоне. Голубки сидели по правую сторону от траектории моего движения, а потому я уставился в стену слева, надеясь, что мой затылок будет не узнан. Преодолев столь мучительный и, казалось бы, бесконечный промежуток от кресел до выхода, я остановился в ожидании, пока автоматически открывающиеся двери распахнуться передо мной.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тихий Дон
Тихий Дон

Вниманию читателей предлагается одно из лучших произведений М.Шолохова — роман «Тихий Дон», повествующий о классовой борьбе в годы империалистической и гражданской войн на Дону, о трудном пути донского казачества в революцию.«...По языку сердечности, человечности, пластичности — произведение общерусское, национальное», которое останется явлением литературы во все времена.Словно сама жизнь говорит со страниц «Тихого Дона». Запахи степи, свежесть вольного ветра, зной и стужа, живая речь людей — все это сливается в раздольную, неповторимую мелодию, поражающую трагической красотой и подлинностью. Разве можно забыть мятущегося в поисках правды Григория Мелехова? Его мучительный путь в пламени гражданской войны, его пронзительную, неизбывную любовь к Аксинье, все изломы этой тяжелой и такой прекрасной судьбы? 

Михаил Александрович Шолохов

Советская классическая проза
Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези