Читаем Дробь полностью

Я даже не защищал лицо, и тем более не отвечал ударом — еще в детстве я зарекся не бить девочек («они мягкие» — как сказал Скотт Пилигримм), слишком часто я видел, как отчим в состоянии алкогольного опьянения вызывает маму на спарринг, помню, как он разбил ей затылок об угол кровати и мы тогда ушли жить на улицу. Помню, как он приходил замаливать грехи, дарил цветы и умолял вернуться, был плюшевым и милым, а затем все повторялось сначала, помню, как хлестал меня шлангом от душа, а маме пробивал сочные лоу–кики, помню, как применял на ней удушающие приемы, схватив за волосы, разбивал ей лицо об стол и заламывал руки, а потом мы уходили из дома и жили в неотапливаемом пивном ларьке и спали на пластиковых коробках из–под пива. Тогда я ненавидел отчима (как, впрочем, и сейчас) и обещал себе, что когда вырасту, никогда не подниму руку на девушку, хотя, стоит признаться, в этот момент руки чесались безумно.

Она закипала все сильнее, видимо от моего бездействия и пассивности. Один из ударов попал мне в переносицу и я, не задумываясь, устав от жгучей боли на лице и постоянных встрясок, просто толкнул ее ладонью в плечо. Быть может несколько сильнее, чем следовало — она оступилась и упала наземь, не удержав равновесия на каблуках, нелепо взвизгнув и выругавшись матом. Прохожие и прочие зеваки, мгновение назад с упоением наблюдавшие за разыгравшейся перед их глазами сценой, негодующе закачали головами и недовольно зажужжали словно рой мух, облепивших свежий кусок дерьма – на самом деле они именно этого и ждали, зрелищ, конфликтов, открытой ненависти прямо на улице, все люди – эмоциональные вампиры, им нужна ненависть.

Периферийным зрением я уловил приближающийся силуэт. Я поднял голову — мои догадки оказались верны, на помощь поспевал новоиспеченный кавалер. Я не испытывал к нему агрессии, тотальная апатия все еще царила у меня в душонке, но тем не менее я понимал, что если продолжу также бездействовать, то, скорее всего, испытаю на своем лице что–то увесистее пощечины. Я поднял с асфальта пустую бутылку из–под темного жатецкого гуся и, что было сил, запустил в приближающегося ко мне оппонента – он сгруппировался, так, что бутылка днищем угодила ему в плечо, он забавно крякнул и на мгновение растерялся. Этого мгновения мне хватило, что преодолеть пространство в два метра между нами и залепить ему смачного леща тыльной стороной ладони. Он попятился. Я не теряя ни секунды, понимая, что, промедлив, я рискую оказаться на асфальте, униженный и оскорбленный, схватил с земли уже упоминавшуюся бутылку жатецкого гуся и с размаху зарядил им в затылок противника. В жизни не бил людей бутылкой по голове, только лишь видел подобное в крутых боевиках, но мне процесс понравился: бутылка разлетелась вдребезги, оставив в моем кулаке лишь горлышко, а смельчак, ухнув, присел на одно колено. Я отошел на пару шагов назад и с легкого разбега впечатал подошву своего лаптя в его щеку и висок, тот пошатнулся и упал на бок.

Я плохо дерусь, можно даже сказать отвратно и неумело, но в этот раз я был более чем доволен собой. Хотя, победа была по большей части обеспечена тем, что мой противник, по всей видимости, был совсем не искушен в драках. Я сбросил горлышко от бутылки в мусорный бак , огляделся: зеваки наблюдали, пара человек снимали на телефон, у типа с затылка по щеке текла тонкая струйка крови, не вызывавшая опасений. Один из отскочивших осколков оставил ссадину и у меня на щеке. Я рванул за угол, в ту самую подворотню, в которой хотел с самого начала скрыться, избежав всех этих приключений. Мой горбатый субтильный силуэт провожали взглядом, никто не пытался меня остановить, что очень странно, учитывая ситуацию: грязный наркоман напал на невинную девушку, и избил ее молодого человека, когда тот попытался вступиться. Наверняка, со стороны это выглядело примерно так.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тихий Дон
Тихий Дон

Вниманию читателей предлагается одно из лучших произведений М.Шолохова — роман «Тихий Дон», повествующий о классовой борьбе в годы империалистической и гражданской войн на Дону, о трудном пути донского казачества в революцию.«...По языку сердечности, человечности, пластичности — произведение общерусское, национальное», которое останется явлением литературы во все времена.Словно сама жизнь говорит со страниц «Тихого Дона». Запахи степи, свежесть вольного ветра, зной и стужа, живая речь людей — все это сливается в раздольную, неповторимую мелодию, поражающую трагической красотой и подлинностью. Разве можно забыть мятущегося в поисках правды Григория Мелехова? Его мучительный путь в пламени гражданской войны, его пронзительную, неизбывную любовь к Аксинье, все изломы этой тяжелой и такой прекрасной судьбы? 

Михаил Александрович Шолохов

Советская классическая проза
Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези