Дробь

Я уже было совсем закопался в себе, размышляя о том, как наверняка болят икры на таких–то каблучищах, вспоминая истерики из–за этих самых каблуков, якобы одетых для меня, копаясь в голове в поисках возможного развития сценария этого конфликта и дальнейших ее и моих действий. Я вспоминал о заветах дзен саморазрушения, клятве данной мною мне же самому, и столь быстро забытой. И ведь так всегда, я каждый раз обещаю себе стать другим, сломать выдавить из себя раба, вытравить вшей и сломать тварь дрожащую, но каждый раз максимум, на что меня хватало — это несколько дней запоя и ни к чему не приводящие конфликты. Надежды на то, что в этот раз все пойдет по–другому, было мало. Нерешительность, бесхарактерность, бесхребетность, слабоволие. Я тряпичная кукла, пущенная на лоскуты для протирания пыли с полок. И дзен саморазрушения это всего лишь очередной одноразовый защитный механизм, еще одна ненадежная фантомная крепость, уже взятая, захваченная и сожжённая дотла моими трепетами, страстями и комплексами, а изумрудный трон, на который я так величаво взобрался пару дней назад, разбит на осколки стеклотары у пивного ларька.

Помню, в детстве зимой я катался со стихийно возникших неподалеку от такого пивного ларька снежных горок, нагроможденных снегоуборочными машинами. Итог: разорванное осколком стекла колено, шесть швов и я впервые в жизни повидал коленную чашечку, вылезшую наружу. Вот и сейчас я раскроил об осколки все свои внутренности и наблюдаю вылезшую наружу утробу.

Помню, какое презрение к Рокантену я питал, читая строки о его раболепстве пред Анни, о том как он играл в ее садистские игры, плясал под ее дудку, услужливо, словно пес или еще какая ручная зверушка подчинялся всем ее правилам. В этом нет ничего странного – зритель/читатель испытывает больше всего ненависти и презрения к тем персонажам или к тем их чертам, которые он сам в себе, рефлексируя, видит, к тем слабостям, в которых он больше всего боится себе признаться, к тем характеристикам, которые он не хочет в себе видеть и замечать. Так и я не хотел быть Рокантентом, никаких «Now I wanna be your dog». Но был.

Мое спокойствие нарушила хлесткая и резкая пощечина. Показалось, будто пару капель густой слюны слетели с моих губ. Я закрыл глаза и ощутил несколько ярких зигзагообразных вспышек. Я не очень сильно понимал, что происходит. Слишком много нападений за одно утро (или день), я будто бы уже привык и не обратил внимания на эту пощечину, лишь по инерции сделал пару шагов в сторону, упер растерянный взгляд в лицо девушки — она опять что–то кричала. Мне было плевать. Я провел указательным пальцем по разрезу между губ, они по прежнему были сухими, словно пораженные себореей, а значит, губа не была разбита.

Я не испытывал эмоций, я просто констатировал факты, как Клерик из фильма Эквилибриум: я вышел из кинотеатра, меня настигла и насильно вынудила на диалог (монолог) моя бывшая избранница, она кричала, залепила мне пощечину, я испытал легкое сотрясение и пощипывание на коже лица, она продолжила словесные излияния, я, повинуясь инстинкту самосохранения, дабы обезопасить себя от очередной пощечины, отошел на два шага назад, я слушал.

Я постарался вникнуть в льющиеся из ее ротовой полости слова: капали какие–то проржавевшие фразы о любви, отношениях, верности, предательстве, измене, что–то угасло, что–то я должен был помнить, что–то я опять упустил, на что–то мне всегда наплевать, я плохой, я должен был 1, я должен был 2, я должен был 3, я должен был n, невозможно доверять, слабак, нет стержня, нытик, не способен даже, характер, бесхребетный, воля, стремление, ты не знаешь, не понимаешь, кто ты, впустую, зачем, потеряла, потратила, не понимаю как, идиот, кусок, пользовался, проку нет, ненавижу, презираю, сухой, тряпка, готова убить, неужели так трудно, почему ты не 1, почему ты не 2, почему ты не 3, почему ты не n, не мужик, никто, ноль, пустой, тянул на дно, без, не, будет лучше, проваливай, давно пора было, не любишь, не уделяешь, пропал, как ты мог, тебе не кажется, может быть стоило, ошибка, катись, мразь, не хочу знать, столько времени, к чему, зачем, лучше бы, не хочу знать, к чертям, сука.

Еще один сочный удар внахлёст. Какое–то кольцо, быть может одно из подаренных мной (хотя, вероятнее всего, все кольца, подаренные мной, уже давно лежат в скупке ювелирных изделий) чиркнуло за ухом и прошлось косой линией к виску. Кожу зажгло, наверняка она разодрана. Я бросил взгляд на руку — таких колец я не дарил. Наверное, если бы мне разодрали лицо подаренным мною же кольцом — было бы обиднее. Я почувствовал тонкую струйку на своей щеке. Это была кровь. Совсем тонкая и безобидная ранка, я не обратил внимания, лишь обтер рукавом пальто. Последовали еще несколько пощечин, уже менее веские, даже я бил себя сильнее в припадках аутоагрессии, хотя, стоит заметить, она никогда не отличалась тяжелой рукой, а потому меня лишь слегка шатало от ее выпадов.