«Друг мой, враг мой…»

– Интересно, когда старые партийцы шли на расстрел, шли рядом тени убиенных? Всех, кого они… точнее, мы… отправляли на тот свет в дни Красного террора. Кстати, знаешь ли ты, что скоро будет арестован сам Ягода?

Я уставился на него.

– А чему ты удивляешься? Я тебе битый час талдычу: Усатый уничтожит всех. Всю верхушку! Старую верхушку. После чего запустит любимый слух: «я – не я», всех сажал и расстреливал шпион Троцкого Ягода, а добрый товарищ Сталин только недавно обо всем узнал. Кстати, процессы очень популярны у народа – были и будут. Народ с восторгом принимает свержение вчерашних богов. Как когда-то с восторгом принял свержение языческого бога Перуна, которому так поклонялся… Не столь давно с восторгом принял свержение царя, которому тоже поклонялся… – Он хохотал. Я начал очень осторожно нащупывать револьвер.

– Убери руку, – еще смеясь, сказал Орлов. – И забудь свое глупейшее поручение! Коли меня убьете, мои воспоминания будут опубликованы в тот же час! Это будет взрыв в мировой печати! Вся наша европейская агентурная сеть вмиг исчезнет. Короче, пока я остаюсь здесь, я буду верно служить… Не усатому негодяю, а несчастному правительству испанской Республики, последним порядочным людям на этой дерьмовой земле. Передай ему это. Их жалко…

Я хотел спросить: «А несчастных троцкистов тебе не жалко?» Но не спросил.

Он не умолкал:

– И еще мне жалко Марселя… – (Розенберга). – Его жена на днях купила черный веер. Дивной красоты. Она не знала, что он станет траурным… Мы с ним как раз вошли в комнату, она сидела, обмахиваясь этим траурным веером, и атеист Марсель побледнел. Потому что знает: и он тоже! Вы все – тоже!

(Марсель Розенберг будет отозван в Москву в тридцать седьмом году. Первого советского вице-секретаря Лиги Наций расстреляют как изменника Родины.)

Орлов поднялся, спокойный и совершенно трезвый. Уходя, сказал:

– Тебе предстоит позаботиться о представителе правительства.

И он протянул мне послание Кобы. В письме приказывалось «обойтись без лишних свидетелей».

Усмехаясь, Орлов протянул мне ключ от номера:

– Работай, Фудзи, ведь тебе возвращаться к своему хозяину. Я этими делами больше не занимаюсь.

Он спал, когда я вошел в гостиничный номер. Я сделал ему укол в руку, лежащую поверх одеяла. Лаборатория Х не сплоховала. Он тотчас умер от обширного инфаркта. Умер во сне, не страдая.

Я вернулся в Москву, и меня тотчас отвезли на дачу к Кобе.

Он принял меня в бильярдной. Стоял задумчиво с кием, примериваясь к шарам.

Здесь же находился Молотов.

– Вот и Фудзи приехал, – сказал Коба. – Я даже к ордену собирался его представить, но не удалось. Оказалось, он почему-то выполнил только половину задания и оставил мерзавца в живых. Говорят, сидел с ним, пил… и не убил. Так, Фудзи?

Я с удовольствием ответил:

– Точно так, Коба. Но есть одна деталь. Если бы выполнил задание полностью, на следующий день все газеты напечатали бы его, как он назвал, «воспоминания» – и прощай наши агенты. Вся наша сеть пошла бы к чертям. Плюс история с испанским золотом. Этот сукин сын позаботился, чтобы так случилось. Он просил передать это тебе…

Я думал, что Коба придет в бешенство. Но он помолчал и спросил Молотова:

– Что скажешь?

– Обыватель этот Орлов и иуда, – отозвался Молотов.

– Да, не революционер. Мерзавец. Еще одно наглядное подтверждение: старые партийцы подразложились. Надежны – единицы. Партию надо чистить и чистить. Как с корабля снимают наросты, иначе пойдем на дно. Нужен огонь! Беспощадный огонь по обанкротившимся старым штабам! Особенно это важно теперь, из-за угроз Гитлера. У нас, Фудзи, сейчас продолжение Революции! – взглянул на меня. Повторил раздельно: – Война будет, чувствую ее запах. Весь мир сойдется в схватке, и нам нужна – что, Молотошвили?

– Единая страна. – Молотов знал, как отвечать.

Коба наклонился над бильярдным столом и прицелился.

– Итак, что мы имеем? – рассуждал он, разбивая шары. – Для партии – продолжение Революции. Для обывателей – окончание Революции… Дескать, избавляемся от тех самых партийцев, с которыми связан в головах народа террор. И еще – от евреев.

Только сейчас я понял, почему на процессе Зиновьев и Каменев проходили не под знаменитыми революционными псевдонимами, а под собственными еврейскими фамилиями.

– Все это цементирует страну, что важно накануне войны. Такой дуплет, Фудзи. – И он ловко загнал два шара в лузу.

Умный Коба наградил Орлова орденом Ленина и следующим званием.

Он надеялся, что Орлов вернется. Сделал вид, что ничего не произошло. И Орлов – тоже. Он много работал, организовал несколько диверсий в тылу Франко… В конце тридцать восьмого года, когда Республика должна была пасть, Коба не выдержал и попытался отозвать его в Москву.