Другой край мира

Он стоял у самого окна, напевая какую-то песенку, и крутил ворот, доставая очередное ведро воды, потом двумя руками легко поднял его и поставил на каменный край колодца. Капли воды, падая с мокрых волос, сверкнули на его ключицах в отблесках огня, и у Аяны вдруг свело скулы и запылали уши. Она, в ужасе от того, что делает, перевела взгляд на его плечи и вдруг поняла, что на них лежали не тени от колеблющегося пламени. Вязь пепельно-чёрных символов стекала полосками по необычно смуглой коже плеч к локтям, от шеи сзади до лопаток и ниже, и двигалась вместе с тем, как он двигался сам.

В голове стало пусто, пусто до звона в ушах. Аяна не могла пошевелиться, лишь стояла и смотрела, оцепенев, чувствуя, как горит лицо и сердце пытается выпрыгнуть из горла. Конда взял с деревянного сиденья своё мыло и потер его между ладонями. Его брусок мыла был почти чёрным, но пена была белой и обильной, и до Аяны снова донёсся тот странный, необычный, незнакомый запах, который она почувствовала на лодке, когда он прикоснулся к её лицу. Он намылил шею и плечи, и на миг показалось, что рисунки на его коже вот-вот смоются, но они не смылись. Он положил мыло обратно и стал тщательно мыть руки, растопыривая пальцы и промывая между ними, потом почистил ногти друг об друга, сполоснул пену и вытянул обе кисти вперёд, рассматривая их, и надел кольцо, лежащее рядом на сиденье, и эти движения будто заворожили её. Аяна стояла с пылающим лицом и не могла оторваться от окна, хотя внутри будто бушевал пожар, а в голове стучала мысль: то, что она делает — неправильно, неправильно, неправильно.

Она смотрела на его влажное смуглое тело. Это было так же приятно, как смотреть и прикасаться к тому сине-зеленому материалу, который встретил подушечки её пальцев ласкающей прохладой, и ей захотелось коснуться его кожи. В голове метались обрывки мыслей, которые пугали её и обжигали. Какие они на ощупь, эти рисунки на его плечах? Они слегка выпуклые или совсем не выступают над кожей? Его ладонь была горячей, как песок на пляже, нагретый летним солнцем. Может быть, он весь горячий на ощупь? Обожжёт ли Аяну его рука, если он сожмёт её шею сзади, вот тут, под волосами, как тогда сделал Алгар?

Губы вдруг пересохли, она облизнула их. Капелька пота стекала по виску, а жар в животе был почти невыносим. Конда плеснул на себя ещё ковшик воды, смывая остатки пены, и шагнул за полотенцем. Её взгляд скользнул ниже, ей стало дурно, перед глазами потемнело, и она тихо отодвинулась от окна, пользуясь тем, что Конда стоит к ней спиной. Перед глазами стояло одно бесконечно повторяющееся движение двух смуглых рук, гибких кистей, сплетённых длинных подвижных пальцев.

Как в густом обжигающем тумане, шатаясь, мало что замечая вокруг, она вернулась через скрипучую дверку в конюшне наверх, в дом, и, открывая свою дверь, услышала, как одновременно негромко хлопает внизу дверь купальни. По телу пробежала волна жара, а перед глазами всплыли полоски пепельной вязи на его руках. Какой-то неуловимый миг она ждала, что скрипнет ступенька лестницы, ведущей наверх, но тут же ужаснулась этой мысли и захлопнула дверь. Ей было жарко и невыносимо душно, и она залпом выпила половину воды из кувшина, захлёбываясь и обливаясь, прислоняя ладони к горящему лицу.

Она рухнула на кровать и схватилась за голову. Зачем она смотрела на него? Почему не ушла сразу? Ани сказала... Как же она сказала... Некоторым парням бы понравилось, если бы за ними подглядывала девушка. Как это может понравится? Что если бы Конда подсматривал за ней? Разве бы ей такое понравилось?

Её будто обдало кипятком, а потом окатило ледяной водой. Она резко встала и сдёрнула с зеркала полотенце. Что, если бы он подсматривал за ней... А понравилось бы ему то, что он видит? Она в спешке развязала поясок и расстегнула застежки безрукавки, стянула штаны и, мгновение поколебавшись, сняла рубаху.

Она стояла перед зеркалом и впервые в жизни смотрела на себя вот так, целиком, с головы до ног. Её тело в свете пламени светильника выглядело непривычно, совсем иначе. Поток воздуха из приоткрытого окна холодными пальцами подталкивал пламя, заставляя его колебаться, и странные тени двигались у неё на лице, превращая его в чужое, незнакомое. Рука сама потянулась к гребням, Аяна дёрнула их, вытаскивая, один за другим, и волосы рассыпались по плечам и спине, стекая прохладной пеленой, как та сине-зелёная ткань. Она снова схватила себя за пылающие щёки. Он тогда тоже положил руку на щёку, вот так.

Что, если бы он скользнул пальцами дальше, в гладкую прохладу её волос, к бьющейся жилке на шее?

Её сердце снова сбилось с ритма, и перед глазами опять потемнело. Она зажмурилась и бросилась на кровать.

Всю ночь она крутилась на кровати, мучаясь от невыносимых, иссушающих приливов жара, и наутро пришла к очагу совершенно разбитая, с путающимися мыслями и красными глазами, и все звуки казались слишком резкими, а прохладный воздух – слишком колючим. Она уныло устроилась на скамье, подтянув колени к груди, за столом напротив мамы.