Другой край мира

Его кафтан густого, сочного тёмно-зелёного цвета был совершенно иного покроя, нежели те, что кроили у них. Одна его пола не находила на другую, и запахнуться в него было невозможно, да и не нужно — это бы скрыло изящную вышивку золотой нитью, которая изящно вилась по обоим бортам, огибая золотистые застёжки. И штаны, и кафтан, были сшиты из какой-то незнакомой ткани, больше похожей на мех крота.

Аяна, до конца не понимая, что делает, зачарованно подняла руку и кончиками пальцев потрогала его кафтан на груди. Он смотрел на неё так же внимательно, как тогда, у телеги, показав ей сине-зелёную ткань, но теперь к этому любопытству примешивалось какое-то другое выражение. Аяна вдруг пришла в себя и отдёрнула руку. Он стоял слишком близко, и его запах и прищур тёмных глаз заставили её слегка попятиться.

– Кирья, ты пришла переодеться? – Конда улыбнулся, обнажая ровные зубы. – Тебе нравится мой наряд?

Она кивнула, с восторгом глядя ему прямо в глаза, и он сразу же перенял её выражение лица.

– Признаться честно, я сам в восторге от него. Эта ткань тебе тоже незнакома? Это бархат. Камзолы часто шьют из него.

– Это называется камзол?

– Да. Это мой костюм для совершения сделок. Он производит впечатление.

Аяна хотела сказать, что он сам производит гораздо большее впечатление, и не решилась, но её взгляд, по-видимому, без слов говорил то же самое, и Конда почему-то немного смутился.

– Кирья Аяна, а какой у тебя праздничный наряд?

Аяна опустила плечи и сокрушённо вздохнула.

– У меня его нет, – с позором призналась она, дочь олем ткацкого и швейного двора и второй самой искусной после олем Ораи вышивальщицы. – У меня нет праздничного наряда.

– Это связано с какими-то вашими обычаями? - удивился Конда.

– Нет. Просто я выросла из старого, а потом мама носила братика, и нам было не до праздников. Вся остальная одежда у меня тоже детская. У меня нет взрослого платья, а сестра вечно говорит, что я ещё девчонка.

– Я придумаю, что с этим можно сделать, кирья.Ты украшаешь собой этот обычный наряд, так как же ты засияешь в праздничном!

– Для начала мне надо хотя бы причесаться и переодеться в чистое, – смутилась Аяна. – Ты подождёшь меня?

– Да, конечно, кирья. Всё равно Воло придёт позже.

Она сбегала в свою комнату и лихорадочно рылась в сундуке, проклиная свою любовь к удобным коротким вещам. Потом она остановилась, вздохнула, вынула свою вышитую рубашку и зелёные полотняные штаны, которые были чуть длиннее остальных, надела их и покрутилась перед зеркалом. Этот наряд, по крайней мере, составлял не такую вопиющую противоположность изящному наряду Конды, как её обычные куцые рубашки и голые ноги в царапинах и синяках. Она постаралась как можно изящнее уложить волосы, накинула длинную куртку с отвязывающимися рукавами и выбежала во двор.

Конда одобрительно наклонил голову, когда увидел её.

– Кирья Аяна, разреши предложить тебе руку.

Она посмотрела на него с любопытством, и он пояснил:

– У нас не принято, чтобы кирья прикасалась к мужчине, так же, как и ему не следует прикасаться к ней. Чтобы это стало возможно, нужно произнести специальные вежливые фразы.

Она бросила мимолётный взгляд на подворотню, рядом с которой они стояли. Какие вежливые фразы сказал Миир, прежде чем кинулся на Нэни? Или это она сказала?

– И как девушка должна ответить?

– Если она хочет, чтобы он вёл её, она даёт руку. Если же не хочет, она не протягивает руку.

– И что дальше? Он берёт её за руку?

Конда смеялся.

– Нет, он подаёт ей локоть, а она кладёт руку вот так, и следует за ним.

Он взял её руку и положил на свой локоть. Прикосновение его пальцев обожгло её. Она вздрогнула.

– Что с тобой, кирья? Тебе неудобно?

Она помотала головой, ощущая пальцами мягкий бархат его камзола.

– Просто это необычно. У нас ходят под руку или держатся за руки.

– У нас тоже. Но на... праздниках положено делать так.

– Не очень удобно так идти, – сказала Аяна, забирая руку, когда они вышли из подворотни.

– Это правда, – признался он. – Я и сам так думаю.

Они рассмеялись. Но Аяна вдруг вспомнила кое-что, и её как будто окатили холодной водой.

– Конда, – сказала она таким голосом, что он остановился. – У вас правда отрубают уши тому, кто остался наедине с девушкой? 

Он вздохнул.

– Понимаешь, кирья, я читал наши старые книги и сделал некоторые выводы, – начал он издалека. – В незапамятные времена весь мир после пришествия дракона лежал в смуте, и люди потеряли всё, на чём строилась их жизнь. Когда мир дружелюбен, довольно легко так же быть дружелюбным и мягким, но в смутные времена выживет скорее тот, у кого острые когти и большие зубы. Люди потеряли опору в жизни, у них был выбор — совесть и смерть или жестокость и жизнь. И, чтобы всё же дать возможность выжить тем, кто выбирал совесть, вожди вводили жестокие законы. Ты вряд ли отпугнёшь волка хворостиной. А волками тогда стали многие.

Он потёр переносицу и снова вздохнул.