Другой край мира

Она села, дрожа. Больше всего на свете она не хотела, чтобы он уходил сейчас.

Конда резко закрыл руками лицо и шагнул к двери.

Аяна, не осознавая, что делает, метнулась с кровати, в один прыжок обогнала его и рукой прижала дверь к косяку, не давая открыть. Конда развернулся к ней.

– Нет, кирья, так нельзя. Мне нужно уйти.

Он попытался мягко отстранить её, но она быстро подняла вторую руку, ставя её на полотно двери с другой стороны от Конды.

– Не уходи!

– Кирья, это хмельное говорит в тебе... Я же предупреждал тебя! Я говорил тебе – не пей!

– Я хочу, чтобы ты остался, – отчаянно сказала Аяна, и Конда вдруг схватил её за запястья и резко развернул спиной к двери, поднимая её руки наверх.

Он весь дрожал, его кожа была очень горячей, а его щетина царапала ей лицо. Он нашёл её губы, прижался к ней всем телом, и вдруг снова отскочил.

– Кирья, выпусти меня. Выпусти меня!

Он молил её с такой горячностью, с таким надрывом и болью, что у неё всё внутри замерло и сжалось от невыносимой тоски. Она опустила голову и медленно, будто сквозь толщу ледяной воды, вернулась на кровать, слыша, как он поспешно выбегает за дверь, захлопывая её за собой.

35. Рогатый дух

Утренний туман теперь сменился дождями, и капли, будто прозрачные стеклянные бусины, унизывали нагие тонкие серые ветви бирсы под её окном. Земля во дворе набрякла от дождей, и мама с отцом обсуждали, не стоит ли замостить несколько дорожек через двор в тех местах, где чаще всего ходят. Отец съездил в верхнюю деревню посмотреть на молодую кобылку для мамы, потому что у той продолжали болеть ноги. Аяна ездила с ним, и тоже смотрела на красивую игреневую лошадку с правильным, ладным телом и умной мордой, которую для них водили по двору. Смотрела, но не видела её.

С тех пор, как Конда почти две недели назад выбежал из её комнаты, она почти всё время глядела вот так, мимо вещей. После окончания праздничной недели все вернулись к самой грязной части работы – собирались на общих дворах и очищали размятые пучки власки от остатков сухих стеблей, околачивая их специальными тяжелыми узкими досками. Это была очень тяжёлый и пыльный труд, и мелкая серая пыль и частички одревесневших стеблей летели повсюду. Работающие завязывали лица платками и старались отвлечься шутками, сплетнями и даже длинными рабочими песнями, которые тянулись бесконечно, как эти серые, унылые дни, не принося покоя, но и не тревожа сердце. Аяна с одинаковым безразличием слушала как радостные новости, так и тревожные. Она безучастно кивала, когда ей говорили, что капитан Эрлант начал садиться в постели, и качала головой, когда ей рассказывали, как ещё у кого-то в деревне начался жар, но внутри у неё лежал липкий, холодный комок бурых речных водорослей, который заменил собой все её чувства, и кроме этого кома, они не чувствовала ничего.

Нэни пыталась расшевелить её, приходила и заставляла подниматься в мастерскую, и там обмеряла её, прикладывала к ней ткани, что-то говорила и шутила. Потом уходила, тяжело вздыхая, а спустя несколько дней и вовсе забрала всю материю, которую ей отдал Конда, и перестала ходить к Аяне.

Конда избегал её, и она лишь раз видела его за эти дни. Она приходила с работы, запиралась у себя в комнате, не зажигая свет, и лежала так долго, то с замиранием сердца вслушиваясь в скрип ступеней лестницы, то отчаянно сжимая кулаки и рыча в подушку от бессильной ярости, пока наконец не засыпала. Он снился ей: каждую ночь он приходил и целовал её так, что она сгорала от пожиравшего её изнутри жара, а потом резко отстранялся, и она просыпалась в слезах, пытаясь остановить его, не дать ему уйти.

Тупая, тягучая, беспросветная серая мгла наползала на мир, и она уже даже не пыталась бороться.

Тили пришла к ней в полдень с новостями.

– Айи, можно к тебе? – сказала она, заглядывая в мастерскую, где Аяна заметала веником последние оставшиеся на полу кучки шелухи и стеблей. – Ты тут одна? А у нас наконец-то радость. Отец начал ходить, не опираясь на стены. Сола сказала, что теперь ему нужно понемногу гулять с тростью.

– Мы закончили, и все остальные ушли. В этом дворе теперь будем только очёсывать, – сказала Аяна. – Ты выглядишь весёлой.

– Он уже почти не запинается, когда говорит. Сола принесла ему трость из столярного. Они там заняты мачтами для корабля, но трость для отца сделали быстро. Он сегодня гулял с ней, и мама шла всё время сзади, но он пошатнулся только раз.

– Понятно. Я рада за него и за тебя.

– Айи, может, я помогу? А потом пойдём сходим к Олеми или к Алгару?

– Не хочу.

– Пожалуйста. Мне одиноко. Все заняты какими-то своими делами, а мне хочется побыть с кем-то. Мать не отходит от отца, Коде занят на столярном, а все знакомые парни ходят помогать крутить канаты. Ты знаешь, сколько па канатов им там надо?

Взгляд Тили стал печальным. Аяна вздохнула, пытаясь вынырнуть из чего-то тёмного и липкого, что облепляло её.

– Ладно. В углу второй веник. Это надо собрать вон в тот мешок. С бумажного приедет телега, чтобы забрать.