– Полнейшая ерунда, – очень уверенно сказал Конда.
Аяна вспомнила олем Ати и изо всех сил мысленно попросила прощения у неё.
– А знаешь, что я сейчас сделаю, Конда? – проникновенно спросила она, делая шаг и нагибаясь к нему. – Я сейчас встану на этот стол и задёрну занавеску, – показала она пальцем. – Она плотная, и её можно отодвинуть, только стоя на столе. Потом я возьму этот фонарь и выйду с ним за дверь. Очень плотно, без зазора, закрою её за собой и пройду по коридору наверх. Я буду подниматься, выходя на свет, с каждой ступенькой приближаясь к свежему воздуху снаружи, к ветру и свободе. В то время как ты останешься сидеть здесь совершенно один, запертый в непроглядной темноте.
Она следила за его лицом, и в какой-то миг такая неистовая боль исказила его, такой безумный, безудержный ужас, что Аяна отшатнулась. Конда вцепился в матрас, она кинулась к нему и обняла, пряча его лицо на своём плече.
– Конда... Конда! – Она испуганно звала его, гладила и гладила по голове, и он всхлипнул. Аяна взяла его лицо в ладони, чуть не плача, и заглянула в глаза. – Конда, прости меня, если сможешь, прости!
– Не делай так больше никогда, – сказал он хрипло. – Никогда.
– Ты сказал, что это ерунда. – Аяна убрала руки и выпрямилась. – Ты сказал, что Воло придумал это. Ты обманул меня.
Он улёгся на кровать, положил ногу на возвышение и закрыл глаза.
– Это ещё одна ошибка. Я пытался лгать тебе.
– Я могу спросить?..
– Нет. Сейчас не можешь.
Она села к нему на кровать, и он отодвинулся.
– Кирья. Ты слишком близко.
Аяну захлестнуло безразличие.
– Да какая разница, – сказала она, не шевелясь.
Наступила тишина.
Она ждала, что он дёрнется от неё, рванётся в сторону или скажет что-то, но он внезапно повернулся на бок и обнял её, уткнувшись лицом в её бедро.
От неожиданности она резко подняла руки, но он не двигался, и Аяна скосила глаза. Он лежал, зажмурившись, нахмурив брови.
Она осторожно опустила левую руку ему на голову и стала гладить по волосам.
– Ты сделала мне больно, кирья. Очень, очень больно. Утешь меня, – пробормотал он в складки ткани её рубашки и штанов.
– И ты тогда наконец ответишь на мой вопрос?
Он сделал то, что она никак не могла ожидать.
Конда укусил её за бедро.
Аяна вскочила с круглыми глазами и метнулась от кровати.
– Что... что ты только что сделал?
Он с размаху хлопнул себя руками по лицу.
– Кирья... кирья...
– Зачем ты укусил меня?!
– Я разозлился на тебя, кирья! Я был зол! Я не сдержался!
– Знаешь, если бы я кусала тебя каждый раз, когда ты злишь меня, ты бы весь был синий!
Он замолчал и повернулся к ней спиной.
– Хватит вертеться в кровати! Ты сместишь повязку! Неужели тебе не больно постоянно перекладывать ногу?
– Больно.
– Тогда зачем ты повернулся?
– Чтобы не видеть тебя.
– Ты хочешь, чтобы я ушла?
– Нет. Нет.
Снова тишина.
– Если я обойду кровать и снова окажусь перед тобой, ты опять отвернёшься?
– Нет. Поворачиваться и правда больно.
Она обошла кровать и села на плотный коврик у изголовья.
– Расскажи мне что-нибудь, Конда.
Она прислонилась головой к его матрасу. Его глаза были в трех или четырёх ладонях от её, и она смотрела прямо в них.
– Кирья... – начал он.
– ...Ты слишком близко, – закончила она за него.
Он удручённо закатил глаза, а его ноздри раздулись.
– И что? Что ты сделаешь? Укусишь меня за это снова? – спросила она.
Он приподнялся на локте, оперевшись виском на ладонь и ещё больше приблизившись к ней. Его дыхание слегка щекотало ей кожу.
– Как ты это делаешь? – спросил он с интересом.
– Что?
– Ты хоть представляешь, что ты делаешь со мной?
– Нет. Я злюсь на тебя, и хочу, чтобы ты тоже разозлился.
– Я не разозлился. Ты дразнишь меня.
– Да?
– Да.
Он смотрел на Аяну, его зрачки расширились. Его взгляд и его запах заставляли кровь приливать к её лицу.
– Воло сказал, что ты дитя. Он ошибается. Ты как пирог, вынутый из печи. Укусишь — обожжёшься.
Она резко встала и отошла к столу. В горле стоял комок.
– Ты обсуждал меня с Воло?
– Я пытался тебя обмануть, но навредил себе. Я больше не буду так делать. Клянусь не лгать тебе. Да. Я говорил с Воло. Он считает, что я не способен справиться с собой. – Он опёрся лбом об ладонь и зажмурился.
– У тебя вполне получилось. Ты вполне способен попроситься вон из комнаты, как кот просится по нужде.
– Ты злишься на меня. Я понимаю. Понимаю! Но ты злилась бы больше, если бы я остался.
Она в каком-то порыве отчаянной досады снова нагнулась к нему, близко-близко, и оперлась руками о кровать, ощущая колючий ком в груди и горле.
– Но мы теперь этого никогда не узнаем, не правда ли? – горько проговорила она.
Конда открыл глаза, и его зрачки были как две пропасти во мраке. Ей показалось, что он сейчас поцелует её, но он скрипнул зубами и рухнул на подушку.
– Я способен справиться с собой, кирья. Но это невыносимо. Может быть, простим друг другу всё, что говорили и делали до этого момента?
Она долго глядела на него, потом отвела глаза и тихо кивнула.
Он протянул ей согнутый мизинец.
– Начнём с этого, – с грустной улыбкой сказал он.
41. Зверь в травах
– Это немыслимо, – горячился Конда. – Я не согласен.