Дружба

Величкину, как почти всякому здоровому молодому мужчине, каждая женщина казалась привлекательной. Это не была, конечно, любовь. Он любил Галю. Но всякое даже не нарочное прикосновение, случайная нескромная поза, подвернувшееся платье, мелькнувшее нагое плечо пробуждали в нем мгновенное желание. Аскетизма и бесплотности в нем не было и на копейку. В его жилах текла настоящая горячая кровь. И все-таки все улыбки и замирающие вздохи вплетались только в зотовский венок. Такая уж была злосчастная планида Сергея Величкина! По крайней мере, он сам записал, что женская любовь не для него.

Добравшись до этого вывода, Величкин стал еще тщательней отделяться и отгораживаться от Гали. Он изо всех сил старался не оставаться с нею наедине. Когда она входила в комнату, он немедленно начинал бесцельный и оживленный разговор с какой-нибудь из девушек. Если же она первая заговаривала с ним, он с’еживался и явно спешил подставить на свое место Зотова.

Эти маневры были так явственны и странны, что Галю они удивляли и обижали. «Этакая преданность другу», — думала она. Не понимая и не желая понять причины такого поведения, она решила, что Величкин просто считает ее дурой и не желает с ней разговаривать. Он, например, в общих спорах никогда не оспаривал ее мнения и возражал кому угодно, только не ей.

Рите родители прислали посылку. Там был чудесный розовый, ровно запеченный окорок, хрустящее, тающее во рту печенье и банка меда, золотистого, как березовый закат.

Большой некрашеный стол, громоздкий и неуклюжий, как саркофаг, выдвинули на середину комнаты. Из всех комнат собрали восемь разномастных стульев — венских с изящно выгнутыми породистыми шеями, плетеных с прорванными или обвисшими сиденьями, обыкновенных табуреток с торчащими гвоздями и подгибающимися ногами.

Кроме Зотова и Величкина пришли еще несколько молодых людей, с которыми друзья встречались здесь уже не раз. Они тоже, скинув пиджаки, таскали стулья, резали окорок и громыхали двумя жестяными тарелками, в двенадцатый раз переставляя их с места на место. Все острили, громко смеялись, старались возможно больше суетиться и производить максимум шума, грохота и лязга.

Величкину остроты казались плоскими и суета утомительной.

Он сел на угловую кровать и стал с бессмысленной серьезностью просматривать учебники экономической географии.

Рита была худенькая веселая девочка с густым, извозчичьим, как она сама говорила, басом. Ей приходилось сгибаться под тяжестью собственного голоса.

Она, смеясь, сообщила, что сумасшедшая учительница из прежнего общежития видела у них Величкина, влюбилась в него и теперь, кажется, собирается посвятить ему свою знаменитую диссертацию.

— В меня вообще влюбляются или сумасшедшие, или старухи, — со злостью ответил Величкин.

— Правильно! — поддержала Рита. — Существует очевидно, какое-то внутреннее сродство душ.

Разговаривали о поездке на юг и о книгах. Лена рассказала какую-то длинную историю о своем брате, перебивая слова неожиданным хохотом, хотя как-будто ничего сметного она не сообщала.

Зотов весь вечер беседовал с Галей. Они говорили тихо, и Величкин напряженно всматривался в их лица, силясь понять, о чем идет разговор.

Зотов и Величкин быстро шли домой по опустелым улицам.

— Все-таки они хорошие девки, — сказал Величкин, обращаясь как-будто сам к себе.

— Да, есть за что подержаться, — подтвердил Зотов, умышленно неправильно истолковывая. — Лена, например. (Ему хотелось говорить об этих женщинах злобно и грязно. Сегодня Галя сказала, что жалеет об ошибке, что была не любовь, а случайность).

— Я вовсе не о том, — отмахнулся Величкин. — Дело не в мясе и даже не в красивости. Они какие-то славные. Я чувствую себя у них тепло и просто. Даже теперь, в такие паршивые для меня дни…

Он замолчал. Снова, как все эти недели, заныла опухоль в сердце.

— Это не по моей части. — Зотов даже свистнул. — Все это неважно. Если женщина некрасивая, ты на ней не женишься, хоть будь она двадцати семи дюймов во лбу.

— И не собираюсь жениться, — со скукой выговорил Величкин. Тупая боль не проходила. «Данилов был прав», — подумал он и сказал: — Я говорю о них просто и только как о товарищах.

— Ерунда! Никакого товарищества с бабой на свете нету и никогда не было. Люди могут дружить год и кончат все-таки тем, что будут спать вместе или разругаются.

— Ты гениально предвосхищаешь старика Владимира Мономаха или как там звали автора «Слова о полку Игореве».

— Совсем нет. Никакие «Домострои» здесь не при чем. Мне вовсе не нужна покорная жена, патентованная производительница котлет и ребятишек.

— Чего же ты тогда хочешь? Женщина-друг тебе не подходит, не годится тебе и «покорная, работящая жена».