Дружество Кольца

Отдохнувшие хоббиты повскакивали с постелей. Фродо подбежал к восточному окошку и выглянул, внутренне опасаясь увидеть вровень с окном землю, истоптанную копытами. Под окошком серела влажная трава. Шесты с гирляндами вьющихся бобов, а дальше — гораздо дальше — на фоне восходящего солнца высился серый холм…

Утро задалось неяркое: на востоке, за длинными, похожими на очерченные алой каймой клочья небеленой шерсти облаками просматривалась тусклая желтизна рассвета. Низкое небо предвещало дождь, но светало быстро. Среди влажно-зеленой листвы ярко рдели цветущие бобы.

Пиппин выглянул из западного окошка — вниз, на озерцо тумана. Над долиной Ветлинки туман поднимался густыми, мутными клубами. Слева, с холма, исчезая в белесой хмари, струился поток. Ближе, прямо под окном, лежал цветущий росистый сад, обнесенный серой изгородью. И нигде не было ни единой ивы.

— С добрым утром, малыши! — воскликнул Том, распахивая восточное окно и впуская свежий, напитанный запахом дождя воздух. — С солнцем нынче худо. Тучи с запада пришли. Скоро дождик будет. Я давно уже гулял по холмам и долам. Золотинку разбудил песенкой веселой. Только вас, недотеп, разбудить труднее. А ведь утро — оно ночи мудренее. Тот, кто с солнышком встает, может подкрепиться. Ну а прочим лежебокам — травка да водица. Ну-ка, быстро, малыши, и так ведь долго спали. Поспешите-ка к столу, пока не опоздали.

Угрозу Тома хоббиты, разумеется, всерьез не приняли, но и упрашивать себя не заставили. Завтракали основательно, пока стол не опустошили. Хозяев на сей раз с ними не было. Том хлопотал по дому: то громыхал кухонной посудой, то с дробным топотом взбегал и сбегал по лестницам, а порой обрывки его песен доносились из открытого окна. Распахнутые окна столовой выходили на подернутую дымкой долину. Со ската крыши покапывало, а к тому времени, когда хоббиты покончили с завтраком, облака сомкнулись полностью, затянув небо, и лес скрылся за серой стеной проливного дождя.

Сквозь его шум откуда-то сверху пробивался звонкий голос Золотинки. Слов хоббиты разбирали немного, но и без того было ясно, что она поет о дожде и песня ее сама подобна дождю — очищающему и животворящему. Она пела о том, с какой радостью ожидает ливня иссохшая земля, о чистых родниках, что, сбегая с холмов, питают реки, устремляющиеся к дальнему морю. Хоббиты заслушались. Фродо, признаться, радовался погоде, сулившей задержку в этом гостеприимном доме. Идти-то придется — это он понимал, но хорошо хоть не сегодня.

Налетевший с запада верховой ветер пригнал еще более тяжелые и набухшие тучи, которые прорвало над Курганами. Ливень приударил с новой силой, так что садовая дорожка, на которую из открытой двери смотрел Фродо, превратилась в пузырящуюся молочную речку. Том Бомбадил обежал угол дома, размахивая руками, словно отгоняя дождевые струи, и — надо же! — перепрыгнув порог, действительно предстал перед хоббитами совершенно сухим, только башмаки намочил. Их он снял и поставил поближе к камину. Усевшись в самое большое кресло, хозяин поманил хоббитов к себе.

— Этот дождь не просто дождь, — объявил он. — Уборка осенняя. Золотинка моя это все затеяла. Что вам хлюпать по дождю? Оставайтесь дома. У камина посидеть да послушать Тома.

Они слушали, и им довелось услышать немало удивительного и чудесного. Порой Том говорил будто бы сам с собой, но вдруг из-под кустистых бровей на хоббитов устремлялся взгляд ослепительно синих глаз. Время от времени рассказ сам собой перетекал в песню: Том даже поднимался с кресла и продолжал, пританцовывая. Он вещал о цветах и пчелах, о повадках деревьев, о добрых и недобрых лесных тварях и о бесчисленных тайнах, скрытых в зарослях куманики. Хоббиты слушали с замиранием сердца и все лучше понимали, что Заповедный Лес живет своей, непостижимой для чужаков жизнью, а они в нем лишь незваные назойливые пришлецы. Не раз и не два в рассказе упоминался Дядька Ива. О нем Фродо узнал даже больше, чем хотел — слушать такое радости было мало.

Слова Тома раскрыли перед хоббитами сердца деревьев, их странные, зачастую темные помыслы, которые исполнены недоброй зависти к существам, вольно бродящим по земле, — грызущим, рубящим, ломающим, жгущим, — ненавистным злодеям и супостатам. Заповедный Лес не зря считали древним: он представлял собой один из последних островков Извечного Леса, некогда покрывавшего всю землю. Здесь еще жили праотцы деревьев, что старели не быстрее, чем горы, и помнили те времена, когда только они владычествовали над миром. Несчетные годы напитали их мудростью, а заодно — гордыней и злобой. Но не было среди них никого опаснее и коварнее Дядьки Ивы с его прогнившей сердцевиной. Песней и мыслью он повелевал ветрами по обе стороны реки. Алчно впитывая земные соки, он, словно выпуская корни и раскидывая загребущие ветви, распространял свою волю и власть, пока не подчинил себе почти весь лес — от Тына до взгорья.