«Этот „травматизм”, вызванный растущей диспропорцией между человеком, чьи возможности биологически ограничены, — пишет Михаил Наумович Эпштейн в своей статье „Информационный взрыв и травма постмодерна”, — и человечеством, которое не ограничено в своей техно-информационной экспансии, и приводит к постмодерновой „чувствительности” — как бы безучастной, притупленной по отношению ко всему происходящему. Постмодерновый индивид всему открыт — но воспринимает всё как знаковую поверхность, не пытаясь даже проникнуть в глубину вещей, в значения знаков. Постмодернизм — культура лёгких и быстрых касаний, в отличие от модернизма, где действовала фигура бурения, проникания внутрь, взрывания поверхности. Поэтому категория реальности, как и всякое измерение в глубину, оказывается отброшенной — ведь она предполагает отличие реальности от образа, от знаковой системы. Постмодерновая культура довольствуется миром симулякров, следов, означающих и принимает их такими, каковы они есть, не пытаясь добраться до означаемых. Всё воспринимается как цитата, как условность, за которой нельзя отыскать никаких истоков, начал, происхождения».
Иными словами, человек, чей габитус формируется и поддерживается интернет-пространством, обладает совсем другой субъективностью, нежели та, что формируется в качестве габитуса из естественного социального круга:
• во-первых, такой — виртуалогенный — габитус (субъективность) лишён, если не считать биологических механизмов регуляции поведения, внутренней структуры (внутреннее понимание диспозиций — «хорошо/плохо», «правильно/неправильно», «старший/младший», «мужчина/женщина», «человек/общество», «красиво/некрасиво» и т. д.);
• во-вторых, субъективность такого габитуса не будет целостной: «правила поведения» сильно разнятся в зависимости от того, в какой среде живёт ваш виртуальный аватар — одно дело, если это, по сути, ваша «официальная страница», например в VK, и совсем другое — на какой-то игровой платформе (Warframe или World of Tanks), фейковом аккаунте в Instagram[121]
или на странице в приложении для знакомств;• в-третьих, если в рамках социальных отношений современный человек хоть как-то пытается «расти» с точки зрения самореализации, фактических диспозитивов власти, то в виртуальном пространстве этот «рост» задаётся правилами соответствующей «игры», которые придумываются разработчиками для того, чтобы вовлечь, привязать и максимально долго удерживать пользователя, а не потому, что они хотят сделать его лучше.
Мы трагически теряем то, что философы называют «субъективностью», потому как у нас более нет средств к её производству. И всё началось с того, что мы потеряли язык, который позволял бы эту субъективность формировать, язык, где за понятиями скрывается действительное содержание, которое и образует нашу «личностную глубину».
Возможно, кому-то это покажется незначительной утратой, но иначе, без этого языка, вы не сможете создать такие концептуальные модели, которые бы служили своего рода рамкой для конкретных габитусов и направления распространения социального давления. А без этой рамки управление социальными массами оказывается, по сути, невозможным.
Субъективность, произведённая единой социальной системой, есть инструмент её внутренней самонастройки, позволяющей и производить постепенные, с течением времени, трансформации габитуса, когда мы переходили от одной «генерации человека» к другой, перераспределяя направления социального давления.
Проще говоря, без этой когнитивной рамки общество лишается способа навигации социальной активности, и дальше мы сталкиваемся с эффектами, которые вряд ли кто-то мог ожидать ещё каких-то два-три десятилетия назад: от разобщения элит до возникновения новых и новых форм маргинального существования (порнозависимость, патологическая зависимость от компьютерных игр и социальных сетей, селфимания, киберпреступность и т. д.).
С другой стороны, мы видим, как информационная политика в Китае, напротив, всеми силами удерживает эту концептуальную рамку. Любой текст, исходящий от руководства страны, буквально пропитан «ценностями» (концептами) социальной справедливости, авторитета власти, коллективной ответственности, требования неукоснительного следованию праву и т. д., и это ещё не считая самой идеологии.
Впрочем, Китай прекрасно понимает, что в основе своей дискурс следует за практикой, а не практика за дискурсом. Именно этим объясняется создание системы, которая позволит незримым, хотя и опосредованно насильственным образом подкреплять дискурс «снизу».