Дух времени. Введение в Третью мировую войну

«Шмидт и Коэн, — продолжает Е. Морозов, — скорее будут рассказывать сказки о фантастическом влиянии новых медиа на подростков на Ближнем Востоке, чем общаться с этими подростками на своих условиях. „Молодые люди в Йемене могут противостоять старейшинам своего племени из-за традиционной практики невест-детей, если они решат, что широкий консенсус онлайн-голосов против этого“, — заявляют они. Возможно. В качестве альтернативы молодые люди в Йемене могут фотографировать и делиться мобильными фотографиями своих друзей, которые только что были убиты дронами. […]

Шмидт и Коэн крайне поверхностны в своих рассуждениях о радикализации молодёжи (которой Коэн руководил в Государственном департаменте до того, как открыл для себя прославленный мир футурологии). „Достучаться до недовольной молодёжи с помощью мобильных телефонов — лучшая из возможных целей“, — заявляют они высокомерным голосом технократов, корпоративных магнатов, которые смешивают интересы своего бизнеса с интересами всего мира. Мобильные телефоны! А кто такие „мы“? Google? Соединённые Штаты?»

И в самом деле, грань, о которой говорит Евгений Морозов, очень хрупкая. Но всё, в целом, становится на свои места, если предположить, что они, во-первых, считают США и обобщённый Google единым целым, а во-вторых, уверены в абсолютной геополитической гегемонии США (или, что, наверное, даже точнее — геополитической гегемонии Соединённых Штатов, возглавляемых обобщённым Google).

«Стратегия противодействия радикализации, которую продолжают формулировать Шмидт и Коэн, — пишет Е. Морозов, — читается как пародия на The Onion[125]. Судя по всему, правильный способ приручить всех этих йеменских детей, разгневанных ударами дронов, — отвлечь их — готовы? — милыми котиками на YouTube и Angry Birds на их телефонах. „Самая мощная стратегия антирадикализации будет сосредоточена на новом виртуальном пространстве, предоставляя молодым людям содержательные альтернативы и отвлекающие факторы, которые удерживают их от стремления к экстремизму в качестве крайней меры, — пишут Коэн и Шмидт. — Компании могут не понимать нюансов радикализации или различий между конкретными группами населения в ключевых регионах, таких как Йемен, Ирак и Сомали, но они понимают молодых людей и игрушки, которыми они любят играть. Только получив их внимание, мы можем надеяться завоевать их сердца и умы“».

«Обратите внимание на подмену, — указывает Е. Морозов, завершая свою статью: — „Мы“ больше не заинтересованы в создании „моря новых информированных слушателей“ и обеспечении йеменских детей „фактами“. Вместо этого „мы“ пытаемся отвлечь их всякими пустяками, которые Кремниевая долина слишком хорошо умеет производить. К сожалению, Коэн и Шмидт не обсуждают историю Джоша Бегли, студента Нью-Йоркского университета, который в прошлом году создал приложение, отслеживающее удары американских беспилотников, и отправил его в Apple, но его приложение было отклонено. Этот небольшой анекдот говорит о роли Кремниевой долины во внешней политике Америки больше, чем вся футурология между обложками этой нелепой книги».

Глава четвёртая. Управление людьми

Только в государстве существует всеобщий масштаб для измерения добродетелей и пороков. И таким масштабом могут служить лишь законы каждого государства.

Томас Гоббс

Поскольку законы биологии непреложны, то если наша социальная группа становится больше, чем 150 человек, нам необходимо появление неких инструментов управления людьми, в противном случае это приведёт к конфликтам, а то и просто к боевым действиям.

Роль таких «инструментов управления» в сообществах бо́льших, нежели наш естественный порог социальности, играют, с одной стороны, суверены, правители и законы (правила), чьё действие реализуется за счёт репрессивного аппарата («физическая власть»), а с другой стороны, «неписаные законы» — то есть этика, которая производится в рамках габитуса за счёт механики социального давления («символическая власть»).

Отсюда очевидно, что всякое нарушение единства, целостности власти, базирующейся на работе «репрессивного аппарата» — с одной стороны, и габитусов, социальных сред — с другой, неизбежно обернётся ростом социального напряжения в системе.

Именно этот процесс мы и наблюдали на фоне растущей глобализации, а пика он достиг с расцветом социальных сетей.

Общественная самоорганизация и процесс её саморегуляции уже в индустриальную эпоху приводили к формированию определённых социальных институтов — цехов, артелей, гильдий, коллегий, банков, профсоюзов, политических партий, бирж, ассоциаций специалистов, научных сообществ и т. д. Впрочем, на этом этапе при относительной независимости от государства они находились под полным его контролем.