Дуновение из-за кулис. Записки драматурга

А «Литературная газета» сама себя высекла. «С большим интересом я следил за дискуссией по проблемам современной драматургии… – докладывал Ю. Лукин. –

И вот такое сделал наблюдение. В начале марта с. г. на второй полосе газета опубликовала важный политический документ – постановление ЦК КПСС «О работе партийной организации Белорусского академического театра имени Янки Купалы». Однако ни один из участников дискуссии, прошедшей на следующей, третьей полосе, так и не обратился к постановлению. Почему? Одной из причин, полагаю, является то, что пьесы так называемой «новой волны»… увы, во многом и многом далеки от сформулированных в постановлении основных направлений репертуарной политики театра, где должно быть «больше сценических произведений, в которых бы на основе ленинских принципов партийности и народности ярко и достоверно отображалась наша современность, преемственность революционных, боевых и трудовых традиций народа, борьба Коммунистической партии и Советского государства за сохранение мира, против ядерной войны». («ЛГ, 2 ноября 1983)

Это очень характерное наблюдение для понимания культурной и общественной жизни того времени. Да, просто взяли и не заметили директивы. Идеологические страшилки никто всерьез уже не принимал. Пленумы шли, постановления писались, а вдумчивые художники и критики размышляли о жизни и об искусстве добросовестно и зачастую «вразрез». «А что же достигнуто, что открыто драматургией конца семидесятых годов – начала восьмидесятых?

 – спрашивал в журнале «Москва» Б. Любимов. – То, что одинокие женщины, бесперспективные младшие научные сотрудники и люди трудной судьбы получили право высказаться не только в жизни, но и в искусстве – большое достижение драматургии и театра минувших лет». (№ 10-1984).

Или вот критик А. Образцова в журнале «Театр» осмеливается не согласиться с руководящим указанием о никчемности «антигероя»: «Болезненная внутренняя раздвоенность Кинга – Костолевского бросает вызов не партнерам, а зрителям в первую очередь. Положительным этого героя не назовешь. Но его тоска по положительному идеалу несомненно может способствовать формированию сознания зрителя». (№ 3-1983).

И уж совсем потаенное, директивным документам вовсе противопоказанное и чуждое, а потому опасное: «Проблемное пространство спектакля насыщенно, многотемно, это раствор сильной концентрации. Что же выпадает в осадок? По-моему, тема достоинства личности. Уважения к личности. Самоценности личности. Думаю, здесь и проходит самый чувствительный нерв нашего искусства начала 80-х.» (Е. Стишова «Неделя», № 18,1983).

Просматривая эти невинные как бы критические выступления по поводу драматургии и театра, удивляешься мужеству их авторов и начинаешь понимать, что свобода слова пришла к нам не вдруг, а рождалась в муках еще тогда, в начале 80-х годов.