Душа, плененная туманом

Тимуров повернулся в мою сторону и кивнул. У него из предплечья текла кровь. Лицо Ильи выказывало крайнюю степень озлобленности и досады. Так должен чувствовать себя Ахилл, получивший стрелу в пятку. Естественно, он, в отличие от Ильи, сразу после этого умрет, но вот эта секундная яростная досада, мол, я такой непобедимый, а меня взяли и сразили, у Тимурова растянется, возможно, не на один час.

– Как рука?

– А как ты думаешь? – буркнул он раздраженно.

– Илья, ты не знал, что у него есть второй пистолет, – мягко сказала я, поняв, что он испытывает чувство вины за всю эту ситуацию.

– Ага, только я знал, что впускаю малознакомую тетку в комнату к преступнику без моего там присутствия! И зачем ты ей дверь открыла?

– Но это же Горохова… Я ничего не понимаю. Мы же вместе с ней искали Мишу. Ее сына, между прочим. Как она могла встать на его сторону? Когда успела освободить его? Когда они успели вооружиться?

– Не знаю. У меня в памяти отложилось, что она пробыла там всего полминуты, и все это время грозно орала на него.

– Спектакль, – запоздало констатировала я. – Как же я не догадалась… Ведь было странно, что она явилась к нему глубоким вечером печь пирог.

– Во-во. Мне эта баба сразу не понравилась.

– Что ж ты ей помощь предложил в поисках?

– Не ей. – Он облизнул губы и вновь поднял на меня глаза. – Тебе.

Мы немного помолчали. Затем я не выдержала:

– Когда твои парни додумаются нас здесь искать? Я не верю, что ты поехал на встречу без охраны.

– Правильно не веришь. Они неподалеку от дома. Ждут определенное время и звонят в полицию – так я велел.

– Тогда повяжут всех.

– А… – мысленно махнул он рукой (физически махнуть мешала веревка). – К черту. Лишь бы этих схватили и весь этот кошмар закончился. А мы как-нибудь выкрутимся. Тем более, имея такое расположение со стороны майора.

– Что ты имеешь в виду? – заинтересовалась я.

– Мне кажется, он в тебя влюблен.

– Кто? Архипов? Не смеши. Он не устает повторять, как ему надоело мое вмешательство в расследование.

– Повторять он может все что угодно.

Не знаю, для чего мы обсуждали эти ничего не значащие сейчас темы. Может, чтобы отвлечься от неприятных, пугающих мыслей?

Дверь из кабинета в зал была приоткрыта. Сначала оттуда не доносилось никаких звуков, наверное, преступники находились на втором этаже или на кухне, но вот послышались шаги.

– Толя, что им удалось узнать? – спросила учительница истории непривычным для меня тоном. И это понятно. Так говорят только с любовниками.

– Да всё!

– Этот вопрос надо как-то решать! Я не хочу в тюрьму.

– Вот приедет Хованский и решит. А я связываться с мокрухой не собираюсь! Ему нужны эти китайские вазы и какие-то там монеты, вот пусть и разбирается во всем сам!

– А когда он приедет?

– Сказал, что в пути. Едет сюда прямо из участка.

Голоса все это время приближались, наконец оба появились в кабинете.

– Ага, проснулись, – констатировал Катаев.

– Какой дрянью вы нас нафаршировали? – поинтересовался обозленный Тимуров.

– Не бойтесь, это не наносит никакого вреда, обычное снотворное. Умрете здоровенькими.

– Да? Че ж не убили тогда сразу?

– Это не моя работа. И мне в квартире трупы не нужны.

Пока мужчины препирались, я внимательно разглядывала Надежду. Что-то в ее лице изменилось. Может, потому что ей не нужно было больше притворяться?

– Надя, что произошло? – не выдержала я.

Для меня ведь все осталось по-прежнему: мне так же было плевать на свою жизнь и на все остальное, но я так же сильно хотела узнать всю правду перед тем, как умереть.

– О чем ты, милочка? – обратила она ко мне лик властной хищницы. – Что именно тебя интересует?

– Что произошло с твоей душой, раз ты посмела убить своего собственного ребенка? Такая формулировка устраивает?

– Ах, ты про это. – Горохова взяла стул и присела. Наши лица находились напротив. Почему-то визуальный контакт для нее был шибко важен в данный момент. Мне вот, напротив, смотреть на нее было противнее некуда. – Толя, ты можешь проверить пирог? Он не подгорел? – Катаев послушно удалился на кухню. С ума сойти, они готовятся убить двух человек и при этом пекут пирожки. – Лиза, помнишь, о чем я тебе говорила в процессе нашей долгой и полезной беседы по душам? Мы сидели на кухне моей маленькой квартирки, и я рассказывала тебе о своей жизни.

– Ну, положим, не обо всей жизни.

Она слегка опешила, нахмурилась, потом выдала:

– Ах, ты про Толю… Да, здесь пришлось соврать. Я не могла тебе сказать, что мы состоим в давних романтических отношениях. – Против воли я прыснула, хотя давно уже не наблюдала у себя желания использовать смех как защитную реакцию на какие-либо события. Просто представить себе убийц детей способными на романтику было сложно даже для моей, посмею заметить, довольно-таки богатой фантазии. – Что такое? Ты не веришь, что я подхожу ему?

Учительница начала злиться. Видимо, причиной этому служили какие-то комплексы. Она, наверно, реально думала, что не подходит. И больше всего боялась, что кто-нибудь еще это заметит. Особенно если он сам.

Пришлось ее разуверить: