Два актера на одну роль

— Как же случилось, что мне, Родольфу, совершеннолетнему, красивому, мне, поэту, оказавшемуся наедине с женщиной, которую даже итальянец принял бы за итальянку, женщиной, имеющей мужа и все прочее, что необходимо для того, чтобы получилась драматическая сцена, мне, обладателю толедского или почти толедского кинжала, мне, готовому пустить его в ход, так и не удалось разыграть совсем небольшой эпизод с драматическим исходом. Впору умереть со стыда и досады!

Что я ни делаю, все, все складывается самым заурядным образом. Я домогаюсь женщины — сопротивления не встречаю; хочу влезть к ней в окно — мне вручают ключ от двери. Муж и не думает ревновать, а поручает красавицу жену моим заботам; он появляется внезапно — как гром среди ясного неба, и чуть не застигает меня на месте преступления, но упорно ничего не хочет замечать, хотя все и так очевидно: подушки разбросаны, жена то краснеет, то бледнеет, да и весь мой вид, мое смятение явно двусмысленно, а ему невдомек. И вместо того, чтобы пронзить меня кинжалом или вышвырнуть в окно, как требовало приличие, вместо того, чтобы волочить супругу за волосы по всей комнате, так, как надлежит мужу в драме, он предлагает мне сыграть в экарте и выигрывает столько денег, что на них я мог бы напиться до чертиков со всеми своими приятелями. Спора нет, мне суждено быть торговцем свечей, а отнюдь не вторым лордом Байроном. Прискорбно, но так.

О создатель! Что же делать с поэтическим вдохновением, которое бурлит в груди и снедает меня? Где сыскать душу, которая поняла бы мою душу? Сердце, которое отвечало бы моему сердцу?

Дома Родольф услышал, как жалобно-прежалобно мяукают кошки: Том монотонным баском, у беленькой кошечки контральто, а у ангорского кота такой тенор, что ему позавидовал бы сам Рубини.

Они бросились к нему с неописуемым ликованием — Том, сверкая огромными зелеными глазищами, кошечка, выгибая спину, ангорский кот, подняв хвост трубой, — так все они, на свой лад, приветствовали его возвращение.

Мариетта пришла тоже, но вид у нее был унылый, и когда Родольф, довольно рассеянно поцеловав ее в лоб, направляясь в спальню, оперся было о плечо девушки, то она, и не подумав дружески поддержать усталого хозяина, резко отпрянула в сторону, и рука Родольфа соскользнула, повиснув вдоль тела.

Родольф, занятый совсем иными мыслями, ничего не заметил и улегся спать в прескверном расположении духа, странном для человека, вернувшегося с любовного свидания.

Мариетта все не уходила из комнаты и еще долго возилась — переставляла фарфоровую посуду, выдвигала и задвигала ящики, словом, всячески старалась привлечь внимание Родольфа, а быть может, ждала, что он попросит ее остаться; но Родольф и не думал этого делать, — причины на то у него были веские. Так, ничего не добившись, она взяла подсвечник и вышла, посмотрев на своего полусонного повелителя долгим взглядом, — и любящим и гневным.

Наутро, когда Мариетта принесла завтрак, Родольф приметил, что глаза у нее покраснели.

Родольф

. Мариетта, у вас покраснели глаза!

Мариетта. У меня, сударь?

Родольф. Ну да, у вас.

Мариетта. Верно, оттого, что я дурно спала, да и сейчас их потерла.

Родольф. По правде сказать, мне кажется, будто вы плакали.

Мариетта

. А чего мне плакать? Насколько мне известно, никто из моей родни не умер.

Родольф. Ну плакать из-за этого и не стоило бы. А вот шоколад ваш пить невозможно, на весь дом пригорелым несет.

Мариетта. Я ведь старалась сделать как лучше.

Родольф. А получилось хуже. И сахар в воду не положила.

Мариетта. Ах ты господи! Я об этом-то и не подумала.

Родольф

. О чем же вы думаете?

Мариетта вскинула свои миндалевидные глаза и посмотрела на него таким печальным и укоризненным взглядом, что Родольф невольно почувствовал душевное смятение; раскаиваясь, что держался с нею так сурово, он приласкал ее и произнес слова, которые в устах хозяина могли, пожалуй, сойти за извинение.

Мариетта ушла, а Родольф, оставшись один, принялся дергать за усы старого кота и сетовать на свою злополучную долю.

Так долго вынашивать замысел романа, полного драматических сцен и кровавых перипетий, и встретить на своем пути заурядную кокетку и совсем уж заурядного мужа!

Из такого удачного стечения обстоятельств не удалось извлечь ни крохотной искры страсти — в самом деле, как же тут не впасть в уныние!

Пробило три часа. Родольф вспомнил, что г-жа де М*** просила прийти пораньше. Он оделся и направил стопы к дому владычицы своего сердца; но шел он не легкой, стремительной походкой влюбленного, а полз, как улитка, и, право, скорее напоминал школьника, что нехотя плетется на занятия, нежели счастливого любовника.