Два актера на одну роль

Родольф(в сторону). Наконец-то! (Наивно, громко.) Ей-богу, нет, а вы?

Муж. Я тоже. Так, значит, я был бы «последним господина Поль де Кока»,[24] минотавром, как сказал господин де Бальзак — весьма остроумный малый. Законченная была бы комедия.

Родольф(раздосадованный тем, что роковая сцена сорвалась). Да, это и есть законченная комедия, как вы соизволили выразиться.

Муж

. Я сказал: была бы, а не есть, между изъявительным и сослагательным наклонениями различие потрясающее, хе-хе!

Родольф. Ваша правда, сударь! Но как вам удалось сделать такое важное открытие?

Муж. Узнал из письма, присланного на мое имя, и к тому же письма анонимного. Больше всего на свете презираю анонимные письма. Грессе, прелестный автор поэмы «Вер-Вер», где-то сказал:

Подметное письмо вам честный не пришлет

Целиком разделяю его мнение.

Родольф(с достоинством). Надо быть просто подлецом, чтобы…

Муж(вынимая из кармана письмо).

А ну-ка, прочтите. Что скажете? Конечно, ничего особенного. Стиль кухонный, — вероятно, прогнали какого-нибудь лакея, вот он и состряпал это послание, чтобы насолить вам и растревожить меня.

Родольф(его авторское самолюбие несколько уязвлено). По-моему, стиль не так уж плох, как вы говорите, — он прост, точен и не лишен изящества.

Муж. Да что вы! Такая безвкусица!

Госпожа де М*** (раздраженно). Господа, прекратите этот нелепый разговор, ведь можно умереть от скуки.

Муж(не слушая ее). Видите, на чем зиждется покой семьи? Висит на ниточке: это ужасно. Гм, гм, ну а если б я был ревнивым! К счастью, не ревнив! В жене я уверен, как в самом себе, и к тому же господин Родольф совершенно не способен…

Родольф

(с видом непризнанного гения). Ах, сударь, совершенно не способен, говорю без фатовства…

Госпожа де М*** (в сторону). Ну и фат! Он горит желанием все рассказать моему мужу, только бы доказать, что способен.

Муж(подмигивая с неописуемым лукавством). Когда я говорю не способен, то имею в виду не физические качества, а нравственные, мой молодой друг.

Госпожа де М***(подчеркнуто сердитым тоном). Довольно об этом. Бросьте письмо в огонь, и больше о нем ни слова.

Муж

(бросая письмо в огонь и напуская на себя невероятную важность). Вот как надобно поступать с анонимными письмами.

Родольф(назидательно). Мудрейшее решение.

Бедняга Родольф, тебе, бесспорно, так и не удастся стать причиною пусть и незначительных, но захватывающих событий; драма явно тебя чуждается — только ты появишься, как она уже спасается бегством; боюсь, что ты так и будешь прозябать мещанином до самой смерти и после нее, вплоть до Страшного суда, ибо твоя вдохновенная страсть, надо признаться, сводится лишь к наставлению рогов — занятию донельзя тупому и донельзя пошлому; филистер, капрал национальной гвардии сотворяют рогоносцев точно так же.

Ей-богу, тебе должно быть стыдно за свое поведение. На твоем месте я бы двадцать раз повесился. Выходит, нет уже на свете ни веревки, ни ружья, ни мортиры, ни мушкетона, ни кинжала, ни бритвы, ни седьмого этажа, ни реки! Выходит, что из-за влюбленных швеек уголь непомерно вздорожал и тебе он не по карману, если после всего ты продолжаешь существовать и покуривать сигару своей жизни, как студент, проигравший пульку.

О боязливый! О малодушный! Да кинься ты в отхожее место, как некогда почивший император Гелиогабал, если ты находишь, что все другие способы самоубийства, которые я предлагал тебе, слишком шаблонны и академически традиционны.

Родольф, дорогой мой, умоляю тебя на коленях, будь другом, позволь прикончить тебя. Хоть самоубийство вещь обыденная и грозит прослыть дурным тоном, но в нем все же есть какой-то шик, и производит оно довольно сильное поэтическое впечатление; быть может, оно возвысит тебя в глазах моих читателей, которые, вероятно, находят, что ты неудачный герой.

К тому же твоя смерть принесла бы мне неописуемую выгоду: не пришлось бы корпеть над описанием последующих лет твоей жизни. И я бы мог поставить под этой затянувшейся повестушкой благословенное слово «Конец», которое читатели наверняка ждут так же нетерпеливо, как и я, твой прославленный биограф.