Два вампира (сборник)

 Облаченные в шелка персонажи «Шествия волхвов» словно ожили. Я снова услышал стук подков по мягкой земле и шарканье обуви. Мне опять показалось, что я слышу, как мчатся по горному склону собаки. Я увидел, как поросль цветущего кустарника качается под тяжестью задевающей ее золоченой процессии; я увидел, как с цветов слетают лепестки. Чудесные звери резвились в густом лесу. Гордый Лоренцо, сидя верхом- на коне, повернулся и посмотрел на меня. Далеко-далеко за его спиной простирался мир каменистых скал, охотников на гнедых жеребцах и преследующих добычу псов.

 — Это ушло навсегда, Мастер, — сказал я, и голос мой прозвучал на удивление звонко.

 — Что ушло, дитя мое?

— Русская земля, страна диких степей, мир с темными ужасными кельями в сырой земле.

Я огляделся. От многочисленных горящих свечей поднимался дым. Воск сползал вниз и капал на серебряные подсвечники, па безупречно чистый мерцающий пол. Пол стал неожиданно прозрачным, как море, и казался шелковистым, а по бескрайнему голубому небу над нами плыли нарисованные облака. Казалось, эти облака источают туман, теплый летний туман, порожденный слиянием суши и моря.

Я вновь повернулся к картине и направился прямо к ней, широко распахнув руки, как будто стремился заключить в объятия и белые замки на холмах, и тонкие ухоженные деревья, и величественную пустыню — словом, все то, что как будто заново открылось моему кристально чистому, просветленному взгляду.

— Сколько всего! — прошептал я.

Никаких слов не хватит, чтобы описать густые коричневые и золотые оттенки бород экзотичных волхвов или игру теней па голове белого коня, верблюдов с изогнутыми шеями или яркие краски раздавленных ногами лепестков...

— Я вижу всем своим существом,— вздохнул я.— Закрыв глаза, я приник к картине и мысленно воскресил в памяти все ее детали, не упуская ни одной, пусть даже самой незначительной.— Я вижу ее, вижу,— тихо повторил я.

Мастер подошел сзади и обнял меня, а потом поцеловал мои волосы.

— Ты сможешь еще раз увидеть зеркальный город? — спросил он.

— Я могу представить его! — воскликнул я.

Откинув голову ему на грудь, я покрутил ею из стороны в сторону, а потом открыл глаза и выхватил из общей картины те самые краски, которых мне не хватало, чтобы воссоздать в воображении огромный город из сверкающего стекла, пронзающий своими башнями небеса

— Вот он, ты его видишь?!! — Я принялся сбивчиво описывать его Мастеру — слова лились непрерывным потоком; блестящие зеленые, желтые и синие шпили, сверкающие и дрожащие в неземном свете...— Теперь видишь? — переспросил я.

— Нет. Но его видишь ты,— сказал. Мастер,— и этого более чем достаточно.

В тусклых покоях мы оделись в траурно-черные цвета. Никаких сложностей — все вещи как будто утратили свою прежнюю форму и стали на редкость послушными. Казалось, достаточно всего лишь провести пальцами по камзолу, чтобы он застегнулся.

Мы поспешили вниз по лестнице и вышли в ночь.

Взобраться по скользким стенам палаццо было проще простого. Я снова и снова цеплялся ногами за трещины в камне, балансируя на пучке папоротника или лозы, хватался руками за оконные решетки и в конце концов слегка потянул за прутья и вытащил одну из них. С какой легкостью я уронил металлическую решетку в сверкающую зеленую воду! Приятно было видеть, как она тонет, как плещется, смыкаясь над ней, вода, как мерцает, отражаясь от пошедшей рябью поверхности, свет факелов.

— Я же упаду!

— Идем.

Внутри, в комнате, из-за письменного стола поднялся человек. От холода он закутал шею шерстяной тканью. Его широкое темно-синее одеяние окаймляла жемчужно-золотая полоса. Богач, банкир. Друг флорентийца, не оплакивающий свою потерю над толстыми листами пергамента, но высчитывающий неизбежные барыши, так как все его партнеры, очевидно, погибли от клинка и яда в частном обеденном зале.

Догадался ли он в тот миг, что это сделали мы, человек в красном плаще и мальчик с каштановыми волосами, появившиеся в высоком окне четвертого этажа морозной зимней ночью?

Я набросился на него, словно он был любовью всей моей недолгой жизни, и сдернул полоску шерсти, скрывавшую артерию, откуда мне предстояло пить кровь.

Он умолял меня остановиться, говорил, что готов заплатить, что мне достаточно лишь назвать цену. Каким неподвижным казался мой господин, пока тот человек умолял, а я игнорировал его, нащупывая большую, пульсирующую, неотразимую вену. Мастер следил только за мной.

— Я должен отнять у вас жизнь, сударь...— прошептал я.— У воров сильная кровь, не так ли?

— Но ты же совсем еще мальчик! — вскричал он, и вся его решимость рухнула. — Неужели Господь столь необычным способом вершит свое правосудие?

Его кровь, приправленная выпитым вином и травами, съеденными за ужином, почти фиолетовая при свете ламп, оказалась острой, едкой и на редкость противной.. После первого глотка я почувствовал, что его сердце остановилось.

— Спокойнее Амадео,— прошептал Мастер.

Я чуть отстранился, и сердце жертвы забилось снова.