Два вампира (сборник)

Лошадь встала на дыбы. Мой отец подбежал к ней, чтобы схватить под уздцы, и пригрозил животному так же, как угрожал мне.

Икону для князя Федора быстро завернули в шерсть и доверили нести мне.

Я положил руку на рукоять меча.

— Нет, ты не увезешь его на свое безбожное дело! — воскликнул старец.— Князь Михаил, ваша светлость, наш могущественный правитель, велите этому безбожнику не забирать нашего Андрея.

Сквозь снег я рассмотрел лицо князя — сильное, с правильными чертами, седыми бровями и бородой, с огромными синими глазами.

— Отпустите его, отец,— крикнул он монаху.— Мальчик охотится с отцом с четырех лет. Никто еще не приносил таких щедрых подарков к моему столу, да и к вашему, отец. Отпустите его.

Лошадь заплясала и попятилась. Отец повис на поводьях. Князь Михаил сплюнул снег с губ.

Наших лошадей подвели к входу — могучего отцовского жеребца с грациозно изогнутой шеей и мерина пониже, который был моим, пока я не попал в Печерскую лавру.

 — Я вернусь, отец,— обратился я к старцу.— Благословите меня. Что я могу сделать против своего доброго, мягкосердечного и бесконечно благочестивого отца, когда мне приказывает сам князь Михаил?

 — Да заткни ты свой паршивый рот,— сказал мой отец.— Думаешь, мне хочется слушать это всю дорогу до замка князя Федора?

 — Ты будешь слушать это на протяжении всего пути в ад! — объявил старец.— Ты ведешь на смерть моего лучшего послушника.

 — Послушника? Послушника, обреченного обитать в вырытой в земле дыре! Ты забираешь руки, нарисовавшие все эти чудеса...

 — Их нарисовал Господь,— ядовито прошипел я.— Ты прекрасно это знаешь, отец. Будь добр, прекрати выставлять напоказ свое безбожие и воинственность.

 Я сидел в седле. Икону обернули шерстяной тканью и крепко привязали к моей груди.

 — Я не верю, что мой брат Федор погиб! — сказал князь, пытаясь сдержать своего коня и поравняться с отцовским жеребцом.— Может быть, странники видели другие развалины, ка-кой-то старый...

 — Сейчас в степях никто и ничто не выживает,— заметил старец и взмолился, обращаясь к Михаилу: — Князь, не забирайте Андрея. Не увозите его.

 Монах побежал рядом с моим конем.

 — Андрей, ты там ничего не найдешь — только стелющуюся траву и деревья. Положи икону в ветвях дерева. Положи ее там на Божию волю, чтобы татары, когда найдут икону, узнали ее божественную силу. Положи ее там для язычников. И возвращайся домой.

 Снег падал так неистово и густо, что я перестал видеть его лицо. Я посмотрел вверх, на ободранные, голые купола нашего собора, след византийской славы, оставленный нам монголами-завоевателями, ныне алчно собиравшими с нас дань через князя-католика. Какой она была холодной и заброшенной, моя родина. Закрыв глаза, я мечтал о грязной келье в пещерах, о том, чтобы надо мной сомкнулся слой земли, чтобы, когда меня наполовину захоронят, ко мне пришли сны о Боге и о творимом им добре.

«Вернись ко мне, Амадео. Вернись! Не дай сердцу остановиться!»

Я озирался по сторонам.

— Кто меня зовет? Густая белая вуаль снега расступилась, приоткрыв далекий стеклянный город, черный, блестящий, словно разогретый кострами ада. К зловещим облакам темнеющего неба поднимались, подпитывая их, клубы дыма. Я поскакал к стеклянному городу.

— Андрей! — послышался за моей спиной отцовский голос.

«Вернись ко мне, Амадео. Не дай сердцу остановиться!»

Пока я пытался сдержать коня, шерстяная ткань развернулась, икона выпала на землю и покатилась по холму, без конца переворачиваясь, подпрыгивая на углах. Я увидел мерцающее лицо Христа.

Меня подхватили и потянули вверх сильные руки.

— Отпустите меня! — запротестовал я и оглянулся. На замерзшей земле лежала икона, вопрошающий взгляд Господа был обращен вверх.

Мое лицо с обеих сторон сжали твердые пальцы, Я моргнул и открыл глаза. В комнате было тепло и светло. Прямо надо мной неясно вырисовывалось знакомое лицо моего господина, его голубые глаза налились кровью.

— Пей, Амадео,— сказал он.— Пей от меня.

Моя голова упала ему на горло. Забурлил фонтан крови; он забил из вены Мастера, густой струей полился на воротник его золотой мантии... Я лизнул ее. Кровь воспламенила меня, и я вскрикнул.

— Тяни ее в себя, Амадео! Тяни сильнее!

Кровь заполнила мой рот. Мои губы тесно прижались к шелковистой белой плоти, дабы не позволить пропасть хотя бы капле драгоценной жидкости. Я сделал большой глоток и в тусклой вспышке увидел, как мой отец скачет через степь: могучая фигура в кожаных одеждах, меч прочно прикреплен к поясу, нога согнута, потрескавшийся, изношенный коричневый сапог твердо стоит в стремени. Он повернул налево, грациозно приподнимаясь и опускаясь в такт широким шагам своего коня.

— Отлично, уходи от меня, ты, трус, бесстыдник, жалкий мальчишка! Уходи! — Он смотрел прямо перед собой.— Я молился, Андрей, я молился, чтобы они не затащили тебя в свои грязные пещеры, в свои мрачные земляные кельи. Мои молитвы услышаны! Иди с Богом, Андрей. Иди с Богом. Иди с Богом!

Лицо стоявшего надо мной Мастера, восхищенное и прекрасное, сияло белизной на фоне дрожащего золотого света бесчисленных свечей.