Дважды первый

В 10 часов 56 минут большой барометр показал давление 73 миллиметра ртутного столба. Пиккар прикидывает: это что-то совсем близко к высоте семнадцати километров. Он заглянул в иллюминатор. Как раз внизу озеро Мортераи. Как же красиво оно отсюда… И какое прекрасное небо — темно-лиловое, а кое-где темно-серое, грифельное. Наверное, можно бесконечно смотреть на такое небо — как на пустынное море или как на пламя костра… Трудно оторваться от этого зрелища, и мысли так хорошо и свободно текут… В полдень они решили опускаться. Программу исследований они полностью выполнили, подниматься выше нет никакого смысла, да и балласта осталось очень немного — только самое необходимое, что пригодится при спуске. Скорость спуска может оказаться большой после того, как стратостат охладится, и уменьшить ее можно будет, лишь сбросив балласт.

Пиккар взялся за прорезиненный конец веревки, идущей от выпускного клапана, со странным чувством некоторой неуверенности — вдруг эта веревка так же запуталась, как в первом полете. Он осторожно потянул конец — секунду, другую, третью… Еще невозможно понять, открылся ли клапан… Он тянет снова, ему помогает Козине… Да, спуск начался. И вовремя: прямо перед ними, по ходу движения, расстилалась долина реки По, а за ней были близки и берега Адриатики.

Стратостат пошел вниз быстро, со скоростью около трех метров в секунду. Пиккар и Козине держат клапан открытым долго — минуту, две, — и гондола еще быстрей стремится к земле.

К четырнадцати с половиной часам ФНРС был уже на высоте одиннадцати километров и вошел в тропосферу. И сразу же горизонт окрасился в белое. Каждая новая высота открывала перед ними новый горизонт и новые краски.

На высоте около четырех километров стратонавты открыли люки — давление в гондоле и снаружи сравнялось. Пиккар и Козине просунули головы в люки — и сразу же их лица ожег морозный воздух. Как все-таки приятно вдыхать его полной грудью…

Щурясь от яркого солнца, они смотрели на земли Италии, которые лежали под ними. «Чудесный пейзаж, — думал Пиккар, — страна, купающаяся в солнце. И как хорошо садиться именно здесь днем, а не ночью в горах. Сегодня все ясно и хорошо, неудача немыслима!» Он посмотрел в сторону Козинса. Рядом торчала из люка его голова. Козине блаженно улыбался и жмурился.

Пиккар никогда прежде не видел итальянского озера Гард, которое сейчас лежало под ними. Огромное озеро, чьи северные берега укрыты горами, а южные расположились в долине. «Вот где-то здесь, Макс, знаменитое своей красотой имение поэта д’Аннунцио», — говорит Пиккар Козинсу.

— А, это тот, что летал на шарах?

— Да, это он. Возможно, мы заглянем к нему дня через три. Если, конечно, он у себя.

— И если он примет нас, — смеясь, добавил Козине. — Такая все-таки знаменитость.

Аэростат плыл над ровным, открытым пространством, постепенно снижаясь. Когда под ними показалось маленькое озерцо, Пиккар увидел в его гладкой воде четкое отражение кудрявых деревьев. «Это хорошо, — отметил он про себя, — это значит, нет волн. А нет волн — нет ветра. Садиться будет нетрудно. Впрочем, приземление шара всегда полно неожиданностей. И в этом одна из его прелестей».

Земля приближалась. Пиккар подтянул в гондолу свободно висящую антенну и выбросил гайдроп. Этот тяжелый канат должен сориентировать движение гондолы в момент посадки, замедлить спуск перед самой землей.

Со всех сторон к аэростату по полю бежали люди. Наверное, они давно наблюдали за садящимся шаром.

Конец гайдропа резво бежал по земле, рассекая траву, и сверху казалось, будто он скользит по воде, оставляя четкий, глубокий след, который тут же, на глазах, растворяется. Люди бежали рядом с канатом и что-то кричали, видимо не зная, что надо делать. Пиккар с трудом собрал фразу из нескольких итальянских слов и крикнул: «Возьмите, пожалуйста, канат!»

Каково же было его изумление, когда получил ответ на безукоризненном немецко-швейцарском наречии: «Да, господин профессор, мы уже держим!» Это был швейцарский инженер, случайно оказавшийся здесь. Люди ухватились за веревки, свисавшие с аэростата, и стали его подтягивать. Еще минута — и гондола мягко коснулась земли. А потом вдруг медленно покатилась — поле, вероятно, было с уклоном. Пиккар и Козине стояли в гондоле, широко расставив ноги и крепко держась за стойки. Ради предосторожности на головы они надели специальные защитные шлемы, сплетенные из ивовых прутьев и выложенные изнутри небольшой мягкой подушкой. Вид у них в этих шлемах был довольно смешной — очень похоже на головной убор кочующих бедуинов.

Наконец гондола легла неподвижно. Пиккар снял шлем, выбрался через люк и стал фотографировать вздымающую бока оболочку. Все-таки удивительно похож в эти минуты шар на животное…

Козине все еще тянул канат разрывного приспособления, и газ широким потоком покидал оболочку. И вот она медленно стала клониться набок и с шорохом повалилась, подминая кроны деревьев…

«Вот и все, — думал Пиккар. — Теперь все позади».