Господи помилуй.
Я дрожу, сидя у него на коленях, и с усилием выговариваю:
– Я же говорю – пылкий.
Уголок его рта приподнимается.
– И большой, – добавляет он.
Я ощущаю меж бедер прикосновение чего-то, похожего на стальную трубу. По спине у меня пробегает дрожь. Но произнести то последнее, неприличное слово мне не под силу.
– Хорошо, – шепчу я вместо этого и медленно киваю, облизывая губы. А потом говорю, не подумав: – А почему у тебя два года не было секса?
По-прежнему ухмыляясь, Кэл обхватывает меня за пояс сильными руками и поднимает. Мы оба встаем с дивана.
– Поговорим об этом в другой раз, – говорит он, постепенно ослабляя хватку. – Пойдем, я покажу тебе гостевую спальню.
Мне кажется, что я вот-вот упаду лицом вниз в его руки, поэтому я хватаю Кэла за локоть, чтобы сохранить равновесие по пути к лестнице.
Стрекозы нигде не видно, зато нас радостно встречают мои собаки и увиваются за мной по пятам, пока Кэл ведет меня по коридору к одной из свободных спален. На кровати меня дожидается моя сумка, в которой спрятана крайне нелепая хеллоуинская пижама.
Лучшего способа потушить разгорающееся между нами пламя и не придумать. Кигуруми в виде тыквы прямо-таки кричит «Возьми меня!».
– Ну, располагайся, – говорит Кэл, потирая шею. – Постельное белье чистое. Могу дать вторую подушку, если хочешь.
Я улыбаюсь, тронутая его гостеприимством, и оглядываю уютную спальню.
– Спасибо, я это ценю, – говорю я ему.
Он бегло оглядывает меня и кивает.
– Без проблем.
Потом разворачивается и уходит, закрывая за собой дверь.
Я делаю глубокий вдох, чтобы утихомирить возбуждение и колотящееся сердце. В мыслях у меня сплошная неразбериха. Обычно я не так уж много пью – один бокал, максимум два, если Алисса настаивает. Так что три полных бокала лишили меня всякого самоконтроля.
Я сидела у Кэла на коленях.
Он хочет доставить мне наслаждение языком.
Боже, я не могу про это думать. Как только я протрезвею, надо будет объяснить ему, почему мы должны остаться друзьями. Но сейчас мое тело вибрирует от прикосновения его рук, от его губ у моего уха, от его эрекции меж моих бедер.
Стараясь взять себя в руки, я роюсь в сумке и с содроганием извлекаю кигуруми.
И о чем я только думала?
Наверное, мне казалось, что пижама меня подбодрит. Как будто я отправляюсь в папин охотничий домик, где буду играть в нарды у камина и слушать пластинки Дина Мартина на граммофоне.
Честное слово, я сама не знаю, что делаю.
Я мотаю головой, берусь за край футболки и пытаюсь стащить ее через голову, чтобы переодеться в свою дурацкую тыквенную пижаму.
Ключевое слово: пытаюсь.
К моему вящему ужасу, она не хочет сниматься. Я тяну что есть сил и извиваюсь туда-сюда, но проклятая футболка не сдвигается ни на дюйм. Каким-то образом она застряла вокруг моей груди и плеч, будто внезапно ужалась в размерах.
Все нормально.
Все нормально, нет никаких причин для паники.
Меня прошибает нервный пот. Я не могу избавиться от футболки, как бы я ни изгибала руки. Мое сердце начинает колотиться еще быстрей, когда я представляю, что останусь в таком положении до конца жизни. Нужно было сжечь проклятую футболку, как только у меня начала расти грудь.
Жаль, что я не занималась гимнастикой вместе с мамой. Наклонившись, я изо всех сил дергаюсь из стороны в сторону, вытягиваю руки, даже пытаюсь подцепить край футболки ногой, чтобы стащить ее с груди.
Ничего не выходит. Более того, из-за выпитого вина я теряю равновесие и падаю.
Нет. Только не это.
Мои предки переживали стихийные бедствия, эпидемии и нападения диких зверей. Я отказываюсь пасть жертвой футболки с 50-процентным содержанием полиэстера. С другой стороны, провести остаток жизни в виде разумного комка одежды будет менее унизительно, чем просить о помощи Кэла.
Увы – он, должно быть, услышал мое падение, потому что вдруг появился в дверях.
– Что за хрень?
– Ничего! – Я представляю собой бесформенный, извивающийся крендель на ковре гостевой спальни. Мой старомодный лифчик открыт всем ветрам. – Все нормально.
– Что тут творится?
– Я застряла в футболке, но все нормально. – Я изгибаюсь и тяну что есть мочи. – Я вылезу. Уже почти справилась. Можешь идти.
Кэл делает ровно наоборот. Он подходит, ставит меня на ноги и помогает сесть на кровать. Потом несколько секунд смотрит на меня немигающим взглядом.
– Я даже не знаю, что сказать.
– Просто уйди. Это так унизительно. – Моя кожа покрыта слоем пота и розовыми пятнами. Щеки полыхают, а волосы выглядят так, будто меня шарахнули током. – Кэл, пожалуйста.
– Господи… Я схожу за ножницами.
Он выходит из комнаты, не заметив, как расширились мои глаза. Одна только мысль о чем-то колюще-режущем заставляет меня нервничать еще сильней. Когда он возвращается минуту спустя, я почти довела себя до слез.