Две мелодии сердца. Путеводитель оптимистки с разбитым сердцем

Костры, даже самые яркие и теплые, не заменят волшебство этих крохотных летающих фонариков, которые появляются у нас во дворе по ночам. Иногда я загадываю на них желания. Иногда ловлю их в банки. Иногда даю им имена, потому что без имени ты – всего лишь вещь.

И я всегда по ним скучаю.

Сегодня вечером я сидела на подоконнике и смотрела в окно. Мне не хватало светлячков, так что…

Я начала давать имена звездам.

Пока-пока!~

Эмма

Меня одолевают нервы, когда я подъезжаю к дому Кэла. Под колесами машины хрустит гравий, а удавка на моем горле сжимается все туже.

Кэл оставляет мотоцикл под навесом и снимает шлем. Затем вопросительно смотрит на меня через лобовое стекло, когда я остаюсь сидеть в машине.

Мне нужно немного времени, чтобы взять себя в руки.

Чтобы изучить лужайку перед его домом, ставни и входную дверь, которая, к моему удивлению, оказалась красного цвета. Красные двери кажутся такими радостными и приветливыми. А Кэл…

Кэл – скорее серая дверь.

Мрачная и давным-давно не видевшая солнечного света.

Может, в этом доме с самого начала была красная дверь, думаю я. Так же, как в моем доме была Эмма. Может, крупицы радости сами находят людей.

Кэл живет в крохотном домике в стиле ранчо, похожем на мой, только еще меньше. Кирпичи здесь красно-коричневые, а не медово-желтые, как у меня, а клумбы заросли сорняками. Среди опилок возвышается одинокая деревянная фигурка привидения. Я сразу ее узнаю. Мы купили ее на осенней ярмарке много лет назад. Эмма заметила привидение и тут же назвала его «Мистер Бука».

Боже, Кэл так его и не выбросил?

Мои глаза наполняются слезами при мысли о том, что из всех хеллоуинских украшений, которые собирала его мать, Кэл сохранил именно это и до сих пор выставляет его каждый октябрь.

Погрузившись в собственные мысли, я не сразу замечаю, что Кэл стоит прямо у машины, положив руки на бедра и вопросительно подняв брови.

Я прихожу в себя и поспешно глушу мотор.

Стоит мне открыть дверцу, как собаки с энтузиазмом перелезают через мои колени, выпрыгивают из машины и бегут прямо к Кэлу.

– Прости, впала в ступор, – посмеиваюсь я и достаю сумку, в которой лежат одежда, хеллоуинская пижама, туалетные принадлежности и бутылка белого вина. Последнюю я в панике схватила с холодильника, решив, что с ней пережить первую ночь будет проще. Меня одолевают нервы.

Кэл наклоняется и подбирает поводки, пока мои собаки не сбежали в поисках несчастных белок и бурундуков.

– Не то чтобы пятизвездочный отель, но, надеюсь, сойдет, – говорит он, потирая затылок, освобожденный от шапки. В его глазах читается некоторая застенчивость, будто меня могут не устроить такие условия.

– Все просто идеально, – говорю я без тени сомнения, выходя из машины. Он кивает, берет у меня сумку и надевает ее через плечо.

– Пойдем, я покажу тебе дом. – Он заходит внутрь с моими вещами в руках.

Когда я вслед за ним прохожу через красную дверь, меня окутывает его аромат. От диффузора на кофейном столике исходит запах почвы и пряностей с легкой ноткой амбры.

Когда Кэл отстегивает поводки, собаки тут же бросают меня в прихожей и начинают исследовать новую территорию.

В этот момент я замечаю кое-что еще.

То, что застает меня врасплох.

Практически сбивает с ног.

Не дает вымолвить и слова от потрясения.

Кэл знает, почему я замерла, прижав руки к сердцу. Он разувается и пинком отбрасывает свою обувь в сторону, будто надеясь таким образом прогнать нежданное открытие из моей головы.

– Я не собираюсь это обсуждать.

– Кэл…

– Я не шучу, Люси. Серьезно, забудь.

Не забуду, никогда не забуду, ни за что.

Фортепиано.

В углу гостиной стоит старое фортепиано Эммы, занимая собой почти все помещение. Совсем как сама Эмма, которая заняла важное место в моей душе, впервые притащив меня к себе во двор. Кэл тогда как раз вел баскетбольный мяч по дорожке у дома. Фортепиано укрыто толстым черным бархатом, из-под которого выглядывают ножки из вишневого дерева. Судя по слою пыли, никто не играл на нем уже много лет.

Оно простаивает зря.

Не забытое, но утратившее свое предназначение.

Просто бесцельно существующее.

Кэл не хочет об этом говорить, но мне все равно. Я должна его спросить.

– Ты… Ты на нем играешь? – я говорю тихо, будто в прострации.

– Нет.

Я отрываю взгляд от фортепиано и смотрю на Кэла. Как обычно, на его лице ничего невозможно прочитать. Но он смотрит на меня в полумраке, в нарастающем между нами напряжении.

Взглянув в мои подернутые пеленой глаза, он испускает вздох, с которым я давно знакома, и потирает лицо.

– Я даже смотреть на него не могу, – приглушенно говорит он. – Но здесь так мало места, что это невозможно. Я вижу его каждый день. И у меня рука не поднимается его выбросить.