Я киваю, потому что прекрасно его понимаю. И хочу, чтобы он продолжал говорить.
– Раньше оно стояло у мамы, но… – Он сжимает зубы. – Она не выдержала.
Я сглатываю и снова киваю, потом поворачиваюсь к фортепиано. Подняв взгляд, я замечаю висящую прямо над ним репродукцию в рамке. Надпись на фоне усеянного звездами ночного неба гласит:
Меня душат слезы.
Любовь переплетается с утратой, порождая скорбь.
Я слышу, как Кэл приближается ко мне легкими шагами. Он стоит совсем рядом, его теплое дыхание ворошит волосы у меня на затылке.
– Не надо, Люси.
Это не столько требование, сколько признание поражения. Мои слезы льются еще сильней. Я утираю их – мне бы хотелось, чтобы Кэл видел меня только радостной и беззаботной. Но трясущиеся плечи меня выдают.
– Мне просто попалась на глаза эта цитата.
Он говорит так, будто это мелочь.
Но я знаю правду, и ее вес тянет меня на дно, будто глыба, привязанная к груди.
– Все нормально, – я хлюпаю носом и вытираю глаза. – Со мной все хорошо.
Проходит несколько мгновений, прежде чем я беру себя в руки и прячу свои чувства поглубже, чтобы черная дыра не проголодалась. Кэл не дотрагивается до меня, но стоит совсем рядом. Я гадаю, хотел бы он меня коснуться. Хотел бы он обнять меня и прижать к груди, схватиться за меня так, как я хваталась за него.
Я бы ему позволила.
Я бы не отстранилась, если бы он захотел держаться за меня вечно.
Но он лишь вздыхает в последний раз, шевеля мои волосы, и отступает. Вместо объятий он выбирает смену темы.
– У меня, хм, толком ничего нет, но мы можем заказать еды. Пиццу или что-нибудь китайское, как хочешь.
– Хорошо.
Мы будем бродить по мелководью, где ничто не укусит нас за лодыжки.
Мы останемся за полосатой лентой, чтобы случайно не увидеть лишнего.
Я медленно оборачиваюсь. Надеюсь, мои глаза не покраснели. Надеюсь, моя улыбка выглядит искренней.
– А ты чего хочешь? – спрашиваю я, имея в виду ужин.
Печаль в его глазах сменяется чем-то иным, более податливым. Он складывает руки на груди, смотрит в сторону, а потом – снова на меня. На его лице появляется сдержанная усмешка.
– Это сложный вопрос.
Я краснею, а его лицо будто озаряется неясным, мерцающим светом.
Мы на мелководье, так что я решаю не тонуть в его намеках.
– Может, закажем тайской еды?
– Без проблем. – Кэл кивает и разворачивается. Он включает настольную лампу и пересекает гостиную, заходя на кухню, где любопытные собаки обнюхивают каждый угол, словно пираты в поисках клада. Я иду следом, убирая за уши распущенные волосы. Атмосфера по-прежнему остается несколько напряженной, и я не знаю, как себя вести. В мастерской все проще, там я всегда могу поболтать о работе.
А иногда – о клитометрах.
Но здесь мы в неформальной обстановке.
Можно сказать, в интимной.
В одной комнате с нами присутствуют воспоминания, невысказанные чувства, фортепиано в углу и…
И котенок.
На кухонной столешнице сидит котенок, почти незаметный на кремовом фоне. Я совсем про него позабыла.
Кэл оглядывается через плечо, ставя мою сумку на кухонный стол.
– Я же говорил тебе про котенка. Она стесняется, не обижайся.
– Боже мой, какая она очаровашка.
И тут Кэл берет этот крошечный комочек белоснежного меха в свои мускулистые, покрытые татуировками руки, и я млею.
Натуральным образом млею.
– Ты млеешь, – говорит Кэл.
Котенок выворачивается из его хватки и лезет по его груди, доставая до плеча лапками в пятнышках шоколадного цвета. Мои глаза, наверное, принимают форму сердечек.
– Я… Прости, я думала, ты не такой парень, у которого…
– Есть сердце? – заканчивает он невозмутимо. – Сюрприз, у меня оно в наличии.
– Я не это имела в виду. – Я улыбаюсь и опускаю голову.
– Именно это, но не страшно. Я никогда тебе не понравлюсь, если буду вести себя как козел.
Когда я вновь поднимаю взгляд, Кэл смотрит на меня так, будто задал вопрос. Котенок впивается острыми коготками ему в шею, но он не замечает – просто смотрит на меня. Ждет ответа на незаданный вопрос.
Я облизываю губы и говорю:
– Ты и так мне нравишься.
Я хотела, чтобы эти слова прозвучали ободряюще. «Ты вовсе не козел!» Но вместо этого мой голос звучит так, будто я предлагаю ему раздеть меня догола, привязать к кровати и назвать хорошей девочкой.
Ох.
И зачем я это представила.
Кэл подходит ближе, снимая с плеча Стрекозу, и смеряет меня взглядом – не то игривым, не то разгоряченным.
– Да?
Его тон соответствует взгляду. Я снова облизываю губы, и он отслеживает движение, а после снова смотрит мне в глаза. Во мне зарождается тепло, щекочущее нервы и заставляющее меня смущенно поежиться.
Я вспоминаю нашу переписку накануне и тереблю кончики волос.
– Твое вчерашнее сообщение… – я прикусываю губу. Может быть, я готовлюсь сдвинуть дело с мертвой точки, а может быть, раздвинуть границы дозволенного. Или просто раздвинуть ноги. Но вряд ли. Так или иначе, мы стоим на пороге чего-то нового. – Ты сказал, что скучал по мне, пока я была на больничном. – Я набираюсь смелости посмотреть ему в глаза. – Это правда?