Две мелодии сердца. Путеводитель оптимистки с разбитым сердцем

Со второго раза я все же слушаюсь. Поспешно проверяю, что у собак в мисках достаточно воды, поправляю размазавшуюся тушь, опшикиваю себя спреем с запахом груши и сахарного тростника и меняю покрытые собачьей шерстью легинсы на узкие светлые джинсы. Зашнуровав замшевые ботинки, я хватаю сумку и выбегаю из дома, направляясь к своему «фольксвагену».

– Садись ко мне, – говорит Кэл, делая шаг в мою сторону и протягивая шлем. – Тут недалеко.

Как ни странно, в этот раз меня охватывает не страх, а предвкушение. Я с улыбкой киваю и подхожу к мотоциклу. Кэл напяливает на меня шлем и снова помогает застегнуть ремешок.

По моему телу пробегает дрожь, когда он касается мозолистым пальцем моего подбородка.

– А… как насчет твоей встречи с Джолин?

– Мои планы изменились.

Он говорит совсем непринужденно, будто это что-то само собой разумеющееся. Но мое сердце колотится быстрей.

– Она не расстроилась? – спрашиваю я.

– Нет, – коротко отвечает Кэл.

Я залезаю на мотоцикл и сажусь поближе к Кэлу, обхватывая его руками. Он пододвигает меня еще ближе, но на этот раз его рука ложится скорее мне на ягодицу, чем на бедро.

Мое дыхание снова сбивается. Я стараюсь не дрожать.

– Все нормально?

– Нормально, – отвечаю я и слегка его сжимаю.

Мы трогаемся, и я тону в рокоте мотора, в осеннем ветерке, несущем запах костров и недавнего дождя, а также в древесном аромате одеколона. Волосы Кэла развеваются в такт биению моего сердца, и мне отчаянно хочется до них дотронуться. Я сжимаю сцепленные ладони, чтобы побороть искушение.

Усмирить ветер все равно не выйдет.

Мы доезжаем до ярмарки за десять минут и останавливаемся на дальнем конце грязной парковки; вездесущий запах жареных закусок почти перекрывает аромат Кэла. Тот спрыгивает с мотоцикла и забирает у меня шлем.

На миг мы оба замираем, встретившись взглядами. Воспоминания возвращаются, обрушиваясь на нас водопадом потерянного времени. Я мысленно говорю себе, что я уже не та тринадцатилетняя девчонка, по уши влюбленная в соседского парня, и что Эмма не тянет меня со смехом к билетной будке.

Вместо этого Кэл кладет руку мне на пояс и ведет вперед. Этот жест разгоняет нахлынувшую на меня меланхолию. Я улыбаюсь.

– Спасибо, что согласился, – говорю я, пока мы пробираемся через толпу. До Хеллоуина осталось всего несколько дней, так что на ярмарку пришло немало народу. Люди едят яблоки в карамели, толкают перед собой коляски через пожухлую траву, пьют сидр из пластиковых стаканчиков.

Кэл смеряет меня проницательным взглядом.

– Ты говоришь так, будто я делаю тебе одолжение.

– Разве нет?

– Нет. Я сам захотел.

Я знаю, что это правда. Кэл редко делает то, чего не хочет. Мне, как человеку, который пытается всем угодить, сложно это понять. Но все же его слова меня успокаивают.

– С чего хочешь начать? – он достает из кармана жвачку.

Я смотрю, как он распаковывает и отправляет в рот желтую подушечку.

– Это жвачка с никотином, да?

– Да, – он кивает. – Я слишком долго курил. Заменял сигаретами таблетки. Потом решил, что это тоже хреновая привычка.

Мое сердце пропускает удар.

Эти скупые слова о многом говорят.

Я думаю о прошедших годах, о нашей прерванной дружбе, о выпавших на его долю страданиях и испытаниях. Кэл совсем не выглядит слабым или уязвимым.

Но я знаю, что терзает и его, и меня.

Странно – на двух людях одна и та же трагедия может оставить такие разные шрамы.

В другой день я бы ухватилась за это признание, начала бы препарировать его со всех сторон; но музыка навевает легкое, беззаботное настроение. Вместо того чтобы приставать к Кэлу с расспросами, я меняю тему:

– Давай перекусим, а потом покатаемся на аттракционах.

– Я ведь задолжал тебе мягкую игрушку. Хомяка, кажется?

Боже мой.

Я издаю невнятный звук – не то смешок, не то всхлип, – и поправляю его:

– Мышку.

Гигантская розовая мышь с радужными звездами на пузике. Эмма заметила ее первой и тут же окрестила Розочкой. Разумеется, после этого мы не могли уйти с пустыми руками.

Кэл весь вечер пытался выиграть для меня эту мышь, швыряя мячи в стремительно перемещающееся кольцо. В школе он заслужил славу одного из лучших баскетболистов, но здесь у него никак не получалось набрать достаточно очков. Он был вне себя от ярости.

В конце концов мы с Эммой силой потащили его кататься на колесе обозрения, чтобы успокоить.

Потом произошло кое-что, что останется в моей памяти навсегда.

Мы застряли.

Наша с Кэлом кабинка остановилась на самой вершине колеса, а Эмма оказалась прямо под нами.

Я до сих пор помню, как она задрала наверх веснушчатое лицо в обрамлении темных волос, глядя на нас. Вокруг свистел ветер.

«Поцелуй же ее, трусишка!»

Кэл дотрагивается до моего локтя, вырывая меня из воспоминаний.

– О чем задумалась?

Огоньки на колесе обозрения расплываются у меня в глазах, и я понимаю, что вот-вот заплачу.

Нет. Не здесь, не сейчас.

Я качаю головой и через силу улыбаюсь, отворачиваясь от колеса.

– Прикидываю, сколько времени у тебя уйдет, чтобы выиграть эту мышь.