Благодаря этим доходам я по чрезвычайно низкой цене купил у капитана судна «Мазагран», стоявшего на рейде, пять или шесть бочек вина, а также несколько бочек водки и наливок; у меня оставалось еще что-то около четырех или пяти тысяч франков в сундуке, как вдруг утром 15 сентября я проснулся от криков двух моих официантов, колотивших в дверь и кричавших: «Пожар!»
Как я уже говорил, в Сан-Франциско, построенном полностью из дерева, этот крик наводит ужас, особенно теперь, когда городские улицы, вместо того чтобы оставаться со своим естественным покрытием — землей, пылью или грязью, замощены деревом и служат проводником для пожара, распространяя его с одной стороны улицы на другую.
Так что, заслышав крик «Пожар!», следует прежде всего думать о том, чтобы спастись самому.
Несмотря на эту аксиому, представляющую собой неоспоримую истину, я прежде всего бросился к своему чемодану, запер его на ключ и выбросил в окно; после этого я натянул штаны и вознамерился бежать по лестнице.
Но было уже слишком поздно: у меня оставался лишь путь, проделанный моим чемоданом, да и то мне следовало поспешить.
Я решился и выпрыгнул в окно.
Пожар начался в подвале соседнего дома, в котором никто не жил; каким образом это произошло? Этого я так никогда и не узнал. Когда он перекинулся на мой подвал, полный вина и крепких спиртных напитков, там все превратилось в один гигантский пунш, погасить который неспособны были усилия всех пожарных Сан- Франциско.
Что же касается сундука, то и думать не приходилось о том, чтобы его спасать, и вся надежда была на то, что это он спасет свое содержимое.
Пожар продолжался два с половиной часа и уничтожил три сотни домов, весь квартал булочников. К счастью, мой булочник жил в верхней части улицы Пасифик- Стрит, и огонь до него не дошел. Он предложил мне приют, и я согласился.
Этот славный малый носил имя человека, славившегося своей справедливостью: его звали Аристид.
У меня оставалась последняя надежда: мой сундук. Я с тревогой ждал, когда зола остынет в достаточной степени, чтобы можно было начать раскопки, в которых мне намеревались помочь мои друзья Тийе, Мирандоль и Готье, а также оба моих официанта. Поочередно один из нас охранял пепелище, чтобы те, кто порасторопнее, не опередили нас; наконец, по прошествии трех дней, можно было пускать в ход лопату и копаться в обломках.
Я знал, где сундук находился в общем зале и, следовательно, где он должен был оказаться в подвале, поскольку тяжесть сундука служила гарантией того, что он не мог упасть далеко в сторону, но сколько мы ни рыли, сколько ни копали, сколько ни прощупывали, нам не удалось найти его следов. У меня не было сомнений, что мой бедный сундук украли.
Неожиданно я наткнулся на своего рода железный сталактит размером не более яйца, весь шероховатый, отливающий изумительными оттенками золота и серебра. Мой сундук расплавился, как воск, в огненном пекле, и это было все, что от него осталось. Я отыскал коринфскую бронзу!
Признаться, я не мог поверить, что из массы объемом в два кубических фута осталось нечто величиной с яйцо; признаться, я не мог уразуметь, что сундук весом в шестьдесят фунтов превратился в золоченый железный сталактит весом в пять или шесть унций. Тем не менее следовало это уразуметь, следовало в это поверить.
Правда, один англичанин предлагал мне сто пиастров за этот кусок железа: он хотел преподнести его в дар лондонскому кабинету минералогии. Я отказался от этого предложения.
Однако мне очень нужны были сто пиастров. Я потерял все, за исключением того, что оказалось в моем чемодане; к счастью, в нем лежало несколько золотых самородков, которые я нашел во время работы на приисках и хранил, чтобы привести их в качестве подарков во Францию. Я немедленно обратил их в золотые и серебряные монеты.
Продав все, что не было для меня безусловно необходимо, я собрал триста или четыреста пиастров. Этого вполне хватило бы на то, чтобы снова начать какое- нибудь собственное дело, но я устал бороться с неудачами.
Мне стало казаться, что судьба твердо решила не позволить мне подняться выше определенного уровня. Если бы я был полностью лишен денежных средств во Франции, то, возможно, я бы продолжал сопротивляться, я бы упорствовал и в конце концов победил бы злой рок.
Но во Франции у меня осталась семья и сохранились кое-какие денежные средства. И я решил уступить свое место многочисленным соперникам, которые ежедневно толпятся в порту, полные надежд, а поскольку у капитана д’Оди, владельца судна «Мазагран», не было первого помощника, я договорился с ним, что буду выполнять у него на борту обязанности первого помощника во время плавания из Сан-Франциско в Бордо, в Брест или в Гавр.
Сделка была заключена быстро. Я не привередничал по поводу жалованья. Более всего мне хотелось вернуться во Францию, не уменьшив издержками на плавание то немногое, что у меня осталось. Отъезд был назначен на первые числа октября, но откладывался до 18-го.