Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии

На той самой площадке, где мы теперь находились, в 1818 году, насколько я помню, по приказу паши Египта было расстреляно картечью все старое войско мамлюков, которых он пригласил сюда якобы на праздник: они пришли, как обычно, облаченные в самые роскошные свои наряды, обвешанные самым красивым своим ору­жием и украшенные всеми своими драгоценностями. По сигналу, поданному пашой, смерть обрушилась на них со всех сторон; из жерл пушек, которые вели перекрестный огонь, извергались пламя и железо, люди и лошади падали, истекая кровью. И тогда вся эта обезумевшая толпа заметалась, натыкаясь на стены и испуская дикие крики, полные ярости и жажды мщения, крутясь, словно в водовороте, распадаясь на отдельные группки, разлета­ясь, как листья, гонимые ветром, затем вдруг снова со­единяясь и в последнем усилии направляя лошадей прямо на жерла грохочущих пушек, потом, словно стая испу­ганных птиц, снова отступая, но и в этом оступлении преследуемая шквалом огня. И тогда некоторые мамлюки стали бросаться вниз с высоты цитадели, разбиваясь сами и калеча своих лошадей; тем не менее двое из них под­нялись, оглушенные лошади и всадники какое-то мгно­вение содрогались, словно конные статуи, пьедесталы которых встряхнуло землетрясение, а затем оба они вновь помчались с быстротой молнии, пронеслись через город­ские ворота, оказавшиеся незапертыми, и выехали за пределы Каира. Беглецы тотчас же направились к городу халифов, пересекли эту безмолвную обитель мертвых, оглашая ее, словно гулкое подземелье, топотом лошадей, и подъехали к подножию Мукаттама в то самое мгнове­ние, когда отряд конной гвардии паши выехал из города и бросился вдогонку за ними; один из всадников по­мчался в сторону Эль-Ариша, другой углубился в горы; преследователи разделились на две группы и поскакали вслед за ними.

В этой гонке, в которой состязались жизнь и смерть и в которой лошади, выросшие в пустыне, мчались по горам, перепрыгивали с утеса на утес, преодолевали бур­ные потоки и неслись по краю пропасти, таилось нечто сверхъестественное.

Трижды лошадь одного из мамлюков падала, потеряв дыхание и почти лишившись жизненных сил, и трижды, услышав галоп преследователей, поднималась и возоб­новляла свой бег; в конце концов она рухнула и больше не поднялась. И тогда человек явил трогательный при­мер дружеской верности: вместо того чтобы спуститься с какой-нибудь скалы в ущелье, а затем добраться до недо­ступных для лошадей остроконечных вершин, он сел возле своего скакуна, не выпуская из рук поводьев, и стал ждать; солдаты убили его, не услышав от него ни единой мольбы, ни единого стона.

Второй мамлюк оказался удачливее своего товарища, он пересек Эль-Ариш, достиг пустыни и стал градона­чальником Иерусалима, где нам и довелось увидеть его, этот последний уцелевший обломок грозного войска, которое тремя десятилетиями раньше соперничало в отваге с лучшими силами нашей молодой армии.

Во время этой первой прогулки мы прежде всего обра­тили внимание на то, что у многих прохожих, попада­вшихся нам навстречу, недоставало носов и ушей, что придавало всем этим славным людям, обезображенным таким образом, весьма причудливый вид. Я спросил Мухаммеда о причине этого странного явления, и он ответил мне, что просто-напросто все эти достопочтен­ные инвалиды когда-то представали перед каирским исправительным судом. Это требовало разъяснений, и г-н Мсара, по-прежнему услужливый и словоохотливый, незамедлительно их нам дал.

В Каире, в краю малокультурном и не имевшем еще времени подняться до уровня европейской цивилизации, не существует армии полицейских шпиков, обязанных следить за армией воров; впрочем, самые тщательные розыски, самая неотступная слежка легко потерпят здесь неудачу: стоит попавшему под подозрение выйти за ворота Каира, как он сразу же оказывается в пустыне. А правосудие питает к песку такое же отвращение, как и к воде; любое безбрежное пространство пугает его: требо­валось устранить эту помеху. Кади, которых это непо­средственно касалось, призадумались и нашли хитроум­ное средство отличать воров от честных людей.

Когда совершена кража и вор схвачен с поличным, что иногда случается, кади велит привести к нему обвиняе­мого, допрашивает его, составляет необходимые бумаги и, убедившись в его вине, что происходит очень быстро, берет в одну руку ухо вора, в другую — бритву и, ловко действуя этим инструментом, проводит им между соб­ственной рукой и головой осужденного; довольно часто в итоге такой процедуры кусочек плоти остается в руке судьи, а преступник уходит, лишившись одного уха.