Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии

Эта казнь состоялась по возвращении похоронного кортежа генерала Клебера, на холме, где находился форт Института, в присутствии армии, погруженной в траур, и горожан, преисполненных страхом, ибо, привыкнув к правосудию пашей и беев, когда весь город отвечал за преступление одного человека, они никак не могли пове­рить, что наказан будет лишь виновник злодеяния. Впро­чем, Сулейман, этот убийца, считавший себя орудием рока, шел на казнь, не выказывая кичливости и не про­являя страха, спокойный и непоколебимый, как муче­ник. Когда он подошел к месту казни, с него сняли рубашку, прикрывавшую ему грудь, и опустили кисть его руки на горящие угли. Пытка длилась уже минут пять, и за все это время он не издал ни единого стона, как вдруг раскаленный уголек выскочил из жаровни и упал ему на сгиб локтя; тотчас же вся его стойкость улетучилась: он начал вырываться и требовать, чтобы этот уголек убрали. Палач заметил ему, что крайне удивительно, как это человек, проявляющий столько мужества, когда ему сжи­гают всю руку, жалуется из-за какого-то ничтожного ожога.

— Я кричу не от боли, — отвечал Сулейман, — а всего лишь требую справедливости. В приговоре ничего не сказано об этом угольке.

Когда кисть руки была сожжена, палач заставил Сулей­мана подняться на минарет соседней мечети и посадил его на кол, которым послужил шпиль купола; Сулейман жил еще четыре с половиной часа, читая стихи из Корана и прерываясь лишь для того, чтобы попросить пить. Наконец муэдзин сжалился над ним и принес ему стакан воды: Сулейман выпил его и испустил дух; после этого труп несчастного оставался там еще около месяца, пока хищные птицы не исполнили последнюю часть приго­вора.

Скелет убийцы был доставлен во Францию одновре­менно с телом его жертвы. Он хранится в здании, при­мыкающем к Королевскому саду, в первом анатомиче­ском зале, слева от входной двери; этот скелет принадлежит человеку ростом примерно пять футов два дюйма. Кости правой кисти у него обожжены, и следы огня на них видны по сей день; кол, на который он был посажен, сломал ему два спинных позвонка; их заменили двумя деревянными, так искусно имитирующими настоя­щие, что отличить их можно лишь при очень вниматель­ном рассмотрении.

Мы решили добраться на следующий день до пирамид, по пути осмотреть поле битвы и вернуться в Каир через Гизу. На рассвете нам привели первоклассных ослов, на которых мы менее чем за десять минут доехали до Булака; там мы переправились через Нил и сразу же оказались на поле битвы, где за тридцать два года до этого разреши­лась последняя распря между Востоком и Западом. Осмотр его продолжался недолго: с высот Эмбабе оно было видно нам полностью. К тому же все здесь навевало воспоминания и раздумья, но ничто не вдохновляло на описания.

Оттуда мы двинулись по прямой к пирамидам; вскоре нам пришлось перейти на шаг, поскольку наши ослы увязали в песке по колено, так что у нас ушло около пяти часов, чтобы добраться до первой пирамиды, хотя, когда мы высадились на берег, нам казалось, что до нее можно дотянуться рукой.

Самая большая пирамида, на вершину которой охот­нее всего поднимаются путешественники, стоит на осно­вании шириной в шестьсот девяносто девять футов, и если смотреть на нее снизу, то кажется, что к вершине она слегка изогнута дугой: составленная из камней, кото­рые положены один на другой так, что каждый следу­ющий ряд отступает от края предыдущего, пирамида образует гигантскую лестницу со ступенями высотой в четыре фута и шириной в десять дюймов. На первый взгляд нам показалось, что восхождение на нее если и возможно, то, во всяком случае, не слишком удобно; однако Мухаммед устремился к первой ступени, шагнул на нее, взобрался на вторую и, подав нам знак следовать за ним, продолжил подъем, как если бы он приглашал нас совершить нечто чрезвычайно простое. Как ни сомнительно было удовольствие подниматься на четыре­ста двадцать один фут вверх под палящим солнцем и по раскаленным камням, по которым нам приходилось карабкаться, словно ящерицам, мы постыдились отста­вать от нашего проводника. Что же касается Мейера, привыкшего носиться по лееру и реям своего судна, то теперь пришла его очередь торжествовать, и он переска­кивал со ступени на ступень, словно резвая козочка. Наконец через двадцать минут упорного труда, изрядно обломав ногти и ободрав колени, мы достигли вершины, где нам почти тотчас же пришлось подумать об обратном спуске, иначе мы рисковали лишиться последних остат­ков жира, еще не растопленных на наших костях египет­ским солнцем. Однако я все же успел рассмотреть открывшийся перед нами пейзаж.