Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии

Мы продолжали прогулку среди благоуханных апель­синовых деревьев, аромат и тенистая листва которых казались нам особенно восхитительными после недавних привалов на раскаленном песке и изнурительных пере­ходов по пустыне; сквозь кроны деревьев, этот изуми­тельный зеленый купол, радовавший взор путешествен­ников, которые так долго не имели никакого другого укрытия, кроме иссушенного полотна палатки, видне­лось светлое небо со скользящими по нему редкими розовыми лучами заходящего солнца; каждое мгновение мы вздрагивали, словно опасаясь ошибиться, когда до нас доносилось журчание источника, бьющего из-под какой-нибудь скалы. Надо прожить какое-то время в пустыне, чтобы понять, как отрадно для глаз зрелище деревьев, а для слуха — журчание воды, то есть как при­ятны картины и звуки, столь привычные на нашей, евро­пейской земле, равно как нельзя понять, живя только на ней, что однажды от этих столь простых радостей может в волнении забиться наше сердце.

На краю этого земного рая мы увидели Мухаммеда и Абдаллу, оживленно беседующих с садовником. Едва заметив нас, он тотчас подошел к нам и с поклоном про­изнес по-французски:

— Здравствуйте, друзья.

Эти два слова прозвучали как далекое и сладостное эхо нашей родины. Мы поторопились ответить ему на том же языке, но увы! Все познания бедного садовника ограничивались этими двумя словами. Это был казак, принимавший в 1814 году участие во взятии Парижа и сумевший во время оккупации выучить несколько фран­цузских фраз, с тех пор уже забытых им, но в памяти его остались два заветных слова, которыми он нас и привет­ствовал; по возвращении в Московию его хозяин, весьма ревностный православный христианин, отправил его в Синайский монастырь, где он и находился уже десяток лет.

Тем временем быстро спускалась ночь; мы вернулись через железную дверь, защищавшую с этой стороны монастырь от нападений арабов, и впервые за долгое время спали спокойным сном, который не нарушали ни боязнь змей, ни жуткие концерты шакалов и гиен.

На следующее утро мы поднялись с рассветом: в этот день нам предстояло взобраться на гору Синай и посе­тить все святые места, связанные с именем Моисея. В сопровождении одного из святых отцов, пожелавшего послужить нам проводником, мы направились к выходу, но не к двери, а к окну, и сели, как и накануне, верхом на палку; ворот стал медленно раскручиваться в обрат­ную сторону, и через несколько минут мы все четверо уже стояли у подножия стены. Веревка тотчас пришла в движение и, скрывшись в окне, вновь прервала всякую связь между пустыней и монастырем.

Гора Хорив является одним из отрогов Синая, закры­вающим собой его вершину, увидеть которую со стороны равнины поэтому невозможно. Мы двигались по лощине, выложенной большими каменными плитами правильной формы: эти плиты, принесенные сюда монахами, некогда составляли удобную лестницу, с помощью которой можно было взобраться на самую вершину святой горы. В наше время ступени этой лестницы раздвинуты дождевыми водами, потоками устремляющимися вниз в ненастные дни, и расколоты камнями, время от времени скатыва­ющимися с горы в долину. Когда вы пройдете треть пути и будете находиться примерно на середине лестницы, намереваясь покинуть гору Хорив и перейти на Синай, вы увидите перед собой дверь в форме арки, сквозь кото­рую просматривается небо, а на ее замковом камне — крест, с которым связано предание, пользующееся боль­шим доверием у монахов. По их словам, некий еврей вышел из монастыря, чтобы подняться на гору Синай, но, когда он добрался до этого места, путь ему преградил железный крест, и, в какую бы сторону бедняга ни пытался идти, крест упорно вырастал перед ним; испу­ганный этим чудом, еврей упал на колени, моля сопро­вождавшего его монаха совершить над ним крещение. Святой обряд состоялся прямо здесь, а воду для него взяли из лощины. Это чудо породило обычай, в наши дни забытый. Прежде один из монахов обители непре­менно находился возле этих ворот, проводя время в молитвах, и паломники, прежде чем идти дальше и попи­рать ногами гору, к которой Моисей осмелился прибли­зиться лишь босыми ногами, исповедовались за всю про­житую жизнь и получали отпущение грехов.

Вдоль дороги нам то и дело попадались змеи, при нашем приближении исчезавшие в расселинах скал, и большие зеленые ящерицы, которые поднимались на двух лапках, опираясь на хвост, и смотрели на нас, выка­зывая скорее желание напасть на непрошеных гостей, чем намерение спастись бегством. Эти пресмыкающиеся чрезвычайно уродливы: тело у них прозрачное, словно стекло, а на груди свисают два сосца, как у сфинкса. Можно подумать, что это одно из тех сказочных живот­ных, породы которых исчезли задолго до нашего вре­мени. Впрочем, еще в монастыре нам посоветовали запа­стись палками, и мы последовали этому совету, поскольку укусы этих существ всегда болезненны, а порой и смер­тельны.