Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии

На следующий день, в пять часов утра, нас разбудили крики арабов; нам было совершенно непонятно, чем вызвана такая сверхпунктуальность нашего конвоя, встреча с которым была назначена на полдень. Мы кину­лись к окну, и наше удивление стало еще больше. Хотя численность арабов осталась прежней, среди них я не увидел ни вождя Талеба, ни воина Арабаллу, ни сказоч­ника Бешару; мне особенно недоставало последнего, и потому я решил узнать причину его отсутствия. Мы позвали Мухаммеда и велели ему выяснить, чем вызваны эти изменения в личном составе конвоя и во времени его появления; новый вождь ответил, что наших арабов, дол­гое время находившихся вне своего племени и уставших от последнего путешествия, не отпустили жены, и потому они послали гонца в соседнее племя, предложив сделку, на которую после недолгого обсуждения было дано согла­сие; вследствие этой договоренности наш конвой и состоял теперь из совершенно новых людей. Впрочем, вождь уверял нас, что мы увидим в нем и в его товари­щах то же мужество, ту же услужливость и то же рвение; что же касается цены, то она никак не меняется. Мы расплатимся с ними после приезда в Каир, и, когда они вернутся на Синай, оба племени, сыны одной пустыни, по-братски поделят вознаграждение.

Когда Мухаммед перевел нам эту речь, мы были совер­шенно ошеломлены: помимо огорчения, что старые дру­зья так быстро нас забыли, мы испытали еще и унижение от того, что нас, как товар, передают из рук в руки; но более всего удивляло то, что ни один из наших арабов не пришел вместе с новым конвоем сообщить нам об этом соглашении. В ответ на такое замечание шейх объяснил, что все они, как один, отказались исполнить это поруче­ние, хотя он на этом настаивал, желая, чтобы в правди­вости его слов не было никаких сомнений; но мужчины племени аулад-саид, которое было племенем воинов, испытывали известный стыд, что они уступили настоя­ниям своих женщин, а к этому чувству примешивался еще и страх: либо не устоять перед нашими просьбами, либо, если у них хватит твердости не поддаться им, выглядеть неблагодарными, оставив без внимания наше доброе к ним отношение и сделанные нами шаги к при­мирению. Страх этот был таким глубоким и неподдель­ным, добавил наш собеседник, что они даже покинули ту лагерную стоянку, где у нас был привал, ибо опасались, что кто-нибудь из нас явится взывать к их добрым чув­ствам или к их порядочности, а у них не хватит ни муже­ства, ни права отказать нам.

Вся эта история была рассказана настолько искренним и чистосердечным тоном, что, при всей ее невероятно­сти, она все же показалась нам возможной. Сомнение, отразившееся на наших лицах, тут же заметил шейх, который, никак иначе, казалось, не вынуждая нас торо­питься, заявил, что, поскольку мы готовы к отъезду, лучше было бы воспользоваться утренней прохладой. К тому же, уверял он, мы сможем в этом случае устроить привал возле источника, а вот если отъезд состоится в полдень, как это было решено вначале, у нас будет лишь та вода, какой мы запасемся в монастыре: тем самым он коснулся самого болезненного для нас вопроса. В итоге мы простились со славными монахами, велели спустить нашу поклажу, а затем последовали за ней сами, хотя сомнения все еще не оставляли нас. Что же касается Мухаммеда и Абдаллы, то они выказывали на этот счет полное безразличие.

Наши первые впечатления о новом племени оказались неблагоприятными, хотя, возможно, дело заключалось в нашей пристрастности. Складывалось впечатление, что шейх не располагал той отеческой и одновременно без­граничной властью над своими людьми, какой обладал Талеб. Никто среди тех, кто занял место наших прежних проводников, не имел ни такого честного и мужествен­ного лица, как Арабалла, ни такой веселой и лукавой физиономии, как наш сказочник Бешара. Да и дрома­деры были поменьше ростом, хотя точно такие же худые. Несмотря на все эти наблюдения, которые, впрочем, мы не стали высказывать вслух и оставили при себе, нам предстояло на что-то решиться. Мы оседлали верблюдов, и наш новый проводник Мухаммед Абу-Мансур, или Мухаммед Отец Победы, тотчас подал сигнал трогаться, пустив своего дромадера в галоп. Наши дромадеры после­довали за ним. У нас едва хватило времени обернуться и послать последний прощальный знак нашим славным монахам, еще долго махавшим нам вслед, хотя их голоса до нас уже не долетали.