Две вечности. Асфиксия

Джошени бросил на Корделию короткий взгляд, но ничего не сказал.

– Мне всех там жалко, – заявил Илай. – Но жизнь бывает несправедлива к одним и улыбается другим.

– Иногда закон ошибается, – добавила я.

– Закон может ошибиться, но не… – Джошени запнулся.

– Смерть? – подсказала Эрмина. – Смерть не ошибается?

Атмосфера в комнате неуловимо сгустилась и наэлектризовалась, как тучи перед грозой.

– Если бы преступник совершил убийство, он бы не прожил в тюрьме сорок лет, – произнёс Джошени. – С-смерть забрала бы его. Значит, или фильм – ерунда, или нам просто чего-то не показали.

– Шен, ты и правда думаешь, что всех негодяев ждёт смерть? – спросила Корделия.

– А ты разве не знаешь? Конечно же, ждёт.

– И если убийца из фильма, существуй он в реальности, прожил бы сорок лет и вышел на свободу, значит, он невиновен? – уточнил Винсен.

– Ну да. Не понимаю, к чему эти вопросы.

Джошени нервничал и злился, тщетно пытаясь скрыть рвущиеся наружу эмоции за улыбкой.

– Мы пытаемся вникнуть в твою логику, – объяснила хмурая Дэбра. – Получается, если человек ходит по земле и здравствует, он не совершал ничего дурного? Так?

– Да.

– А если я скажу, что все мы здесь совершали плохие поступки? – предположила я. – Однако всё ещё живы.

Джошени побелел.

– Каждый из нас делал что-то, о чём сильно жалеет, – добавила я.

– Вы что-то путаете. Вы не могли…

Винсен прочистил горло и произнёс:

– Мой отец убил человека, но до сих пор жив. Убил многих людей, потому что работает хирургом. Каждый день он спасает жизни, но иногда случается и наоборот. Пациенты умирают на операционном столе под скальпелем моего отца, и родственники умершего кричат и рыдают от горя. Называют отца убийцей. Однако он до сих пор жив и продолжает работать.

– Но ведь…

Джошени задумался, его зрачки заметались из стороны в сторону, как часовой маятник.

– Если бы он не стал их оперировать, они бы всё равно умерли, – выдал он.

– Не факт. Может, не проведи отец операцию, человек бы прожил ещё с десяток лет. И такое случалось. Но страшнее всего роды. Отец – хирург, а не акушер, но знает случаи, когда врачу приходилось делать сложный выбор – сохранить жизнь или матери, или ребёнку. Спасая одного, жертвуешь другим. Жестоко, да? Но иногда нет другого выхода.

– Значит, мать… – промямлил Джошени.

– …того заслужила? Жестокие слова. А что ты скажешь о ребёнке? За какие грехи умирают слабые и болезненные дети? А что до врачей, отключающих пациентов от аппаратуры жизнеобеспечения? Грубо говоря, они убивают. Совершают преступление. А за преступление, как ты говоришь, приходит страшная расплата.

– Ты пытаешься меня запутать? Тогда у тебя настоящий талант, – Джошени попытался обратить разговор в шутку. – Я думал, мы обсуждаем фильм.

– Мне тоже когда-нибудь придётся это пережить, – настаивал Винсен. – Я… Я тоже кого-нибудь убью, преднамеренно или по неосторожности. В жизни врачей случается и то, и другое. И что мне делать, Шен? Получается, я тоже умру?

– Я не знаю.

Он действительно не знал, я видела это по его глазам. Мать не объясняла ему таких тонкостей, а сам Джошени предпочитал не думать о том, что не помещается в рамках правил хороших мальчиков.

– Кстати говоря, а если говорить о палачах? – спросил Илай. – Они ведь тоже убивали людей. Можно ли считать их плохими?

– Это ведь их работа, – задумалась Дэбра. – Они казнили преступников, значит, совершали благое дело.

– Зачем вообще их убивать, если они и так умрут, а? – удивился Илай. – Бессмысленная профессия.

– А полицейские? Они тоже могут застрелить преступника. Раз убийство – плохо, то полицейские бы вымерли, как мамонты.

– Полицейские не считаются, – слабо возразил Джошени. – Они защищают добро. И врачи защищают добро, а если человек не выживает, то сам виноват.

– А в чём виновата мать, погибшая, защищая ребёнка? – спросила Дэбра. – Она тоже защищала добро. Почему одним убивать можно, а другим – нельзя? Разве убийство не остается убийством, несмотря на причины?

Джошени промолчал, и Дэбра подхватила эстафету признаний:

– Знаешь, я раньше сильно глупила. Не буду вдаваться в подробности, но могла так поколотить неугодного мне задиру, что мало не казалось. Эх, даже вспоминать стыдно.

– Ты с кем-то дралась? – на лице Джошени отразился настоящий ужас.

– Как бы сказать… Бывало, возникали у меня с некоторыми кадрами конфронтации.

– Мы с Юнией тоже совершали ошибки, – призналась Корделия. – Серьёзные ошибки. Я долгое время считала, что жизнь состоит из одних только развлечений и ничегонеделанья. Прожигала день за днём, веселилась, считала, что любую вещь мне подадут на золотом блюде. Теперь прошлая «я» кажется мне безобразной и эгоистичной.

– Сложно в это поверить, – хрипло отозвался Джошени.

– Я жила только ради себя, не думая о других. Многие меня за это ненавидели, поэтому и друзей у меня не было. Только повзрослев, я поняла, как ошибалась.

– Я тоже о многом жалею, – поддакнула Юния, но не стала развивать мысль.

Вместо неё заговорила Эрмина:

– И я совершила недостойный поступок.

– Не надо… – Джошени выглядел так, словно хотел зажать руками уши.

– Я бросила маму.

– Я не хочу этого слышать.