Двенадцать ночей

Несколько последних лет я трудился тут, в этом саду, над одним проектом. Это великое начинание, труднейшая задача из всех, что я перед собой ставил. Истории, как мы знаем, бывают разного рода. Нам известны их источники, их характеристики. Мы знаем, как их развертывать. Во время Тканья, во время празднеств двенадцати ночей, мы вместе слагали истории многих типов: творили фантастические картины грез, мифы, великие панорамы исследований и побед, сочиняли грандиозные эпосы, повествования о любви и дружбе, истории поисков и приключений, битв, самопознания, повести о стойкости, надежде и выживании, об отчаянии, утрате и поражении. Но методы, которые мы при этом использовали, были небезупречны, и, хоть они и приносили громадное изобилие историй, ни одна из них не получилась совершенной. Сколько я состою в Достославном обществе, мне ни разу не встретилась идеальная история. Всегда что-то можно было улучшить. Всегда необходимо было трудиться дальше.

Все последние годы я не покладая рук работал над сотворением самых совершенных историй, какие только могут быть, по одной каждого типа: о любви, о победе, об открытии, и так далее. Я пустил в оборот среди духов-причин такие красивые, такие точные идеи и поступки, что всякий их выверт, даже малейший, становился откровением. Мы многое открыли за это время, многое произвели на свет. В последние месяцы я приблизился к завершению своих трудов. Я посылал Гадду их плоды, потому что мы заключили сделку. Я ожидал от него повышения – не стыжусь в этом признаться. Он мне обещал, что в обмен на эти материалы, на руководства по изготовлению величайших в мире историй, сделает меня первым из двенадцати рыцарей. Мы не собирали Тканьё много лет, но теперь нужда в нем отпала окончательно: я разработал метод создания историй, намного превосходящих все, на что способно это крикливое собрание спорщиков.

Вилли, сидевший сбоку от Кэй, побелел как бумага.

– Но Гадд не выполнил условия сделки, – продолжил Рацио. – Я посылал ему свои разработки, предполагая, что он там, внутри горы, будет их проверять, тестировать. Это меня не заботило. Но он не проявил к ним уважения. Он нанял редакторов. Они

переделывали мои истории. Драгоценные камни, которые я гранил, уродовали молотками. Тонкие детали, выведенные моей кистью, соскребывались и смывались. В этой гнилой, кишащей крысами мусорной яме, которую он называет Переплетной, его редакторы марали своими жирно пишущими перьями мои творения – за деньги! И в довершение своих предательств, продав труд моей жизни барышникам за презренный металл, Гадд, клерк, – этот прыщавый косноязычный недоросток – обнаглел до того, что отправился на своей посудине в Вифинию.

Рацио уже стоял перед столом, уперев в него ладони с растопыренными пальцами и являя взгляду такой синяк – лиловый, ползущий к запястью, – что Кэй передернуло.

– В Вифинию

. Нет, не быть Гадду царем в Вифинии. Я не допущу, чтобы тайны и сокровища моего искусства становились добычей шакальей стаи, чтобы их дербанили и засаливали. Это война, и я ее выиграю.

Кэй поглядела вокруг, и в двадцати четырех духах, обступивших стол, ей вдруг почудилось что-то угрожающее: слишком уж близко они стояли, слишком уж пустые у них были глаза, слишком уж сильны и ухватисты были руки, висевшие по бокам. Другие причины, стоявшие подальше, были столь же неподвижны и полны ожидания, и все глаза – сотни глаз – смотрели на Рацио. Все в саду, кроме Вилли, Фантастеса и самой Кэй, были, казалось, готовы к чему-то.

– Что вы будете делать? – спросила Кэй.

– Я перемещаюсь из Дома Двух Ладов в гору, – ответил Рацио, обращаясь именно к ней. – Онтос, Ойдос и все причины отправятся со мной. Мы займем гору, овладеем ей и укрепим ее. Я не сомневаюсь, что духи левой стороны будут стекаться к нам. А духи правой, когда увидят, что я выступил против Гадда… ну, они скрепя сердце предпочтут меня его животному невежеству.

У Кэй в голове крутилось и заедало, крутилось и заедало.

Элл. Папа. Домой.

– Мне обещали, что вы мне поможете, – сказала она. – Я за помощью к вам приехала.

– Но эта история не твоя и никогда твоей не была, – ответил ей Рацио. – Это моя история. Ночью я отдал распоряжения. За ближайшие часы мои причины подготовят сто воздушных шаров, и завтра на рассвете мы отправляемся из этого сада. Вас я приглашаю вернуться вместе с нами в гору, – сказал он Вилли и Фантастесу.

Он посмотрел на Кэй. Его глаза досверливались до самого сердца.

– Тебя не приглашаю.

Вилли встал.

– Рацио…

Причины сами знали, когда им вступить в игру. Четверо из них шагнули вперед, двое заняли места по бокам от Вилли, другие двое – от Фантастеса. Кэй рванулась со стула испуганной кошкой, ожидая, что ее вот-вот схватят за руки, за плечи, поднимут, свяжут. Но никто ее не тронул.

– Повторяю: Первого Духа и последнего из фантазеров прошу вернуться в гору вместе с нами, – сказал Рацио. – Прошу весьма настоятельно.