Двенадцать ночей

Но два месяца назад это переменилось. Утром я, как всегда, обходил сад, замечая положение каждого духа – то есть каждой причины, каждого элемента, взаимодействующего с другими на доске. Ты примерно знаешь, как это работает: вместо камешков на доске я «читаю» живые и неживые элементы в саду, духов и предметы: я запускаю их в игру, а потом день за днем наблюдаю за их движениями. Все они так или иначе взаимодействуют с Онтосом, пусть даже тем хотя бы, что безразличны к нему и его дирижированию; я же, глядя на него, могу вдобавок к самому движению, к факту как таковому судить о тональности, о настроении: оно радостное, это движение? Печальное? Оптимистичное? Проникнуто страхом? Любовью? Итак, мне известно и движение, и его тональность; с этим я иду к Ойдос и, используя определенные ключи к разгадке, путеводные нити, которые имеются в саду, сопоставляю факт и настроение с одним или несколькими из тех десяти тысяч предметов, что она хранит в месте чистого познания. Союз движения, настроения и знания рождает понимание; и всякий раз такое понимание затем являет себя в повествовательной форме. Век за веком я присматривался к Онтосу вечером, обходил сад утром, а середину дня проводил в доме десяти тысяч предметов. Каждый день – свое маленькое путешествие, поучительное, приносящее осмысление.

Два месяца назад, обходя сад, я заметил кое-что странное. На траве около подиума один из духов-причин лежал и спал. Само по себе это было в порядке вещей: многие духи спят в саду. Некоторые только там и спят. Но этот дух спал в то время, когда Онтос извивался вовсю, проявляя чудеса акробатики. Все остальные духи в саду были полны бурной энергии. Этот не проснулся ни назавтра, ни через день. Тут явно был не просто сон, а что-то более глубокое. И, начиная с того дня, еще двадцать три причины, двадцать три духа один за другим погрузились в такую же необъяснимую спячку. Я наблюдал за каждым. Каждого поместил в нашу лечебную палату. За каждым обеспечил тщательный уход, делая все, чтобы они оставались живы. Если бы хоть один умер – что это означало бы для доски? Как бы я мог осмыслить

исчезновение причины?

Пока Рацио говорил, один из духов-причин поставил на стол блюдо с фруктами. Вилли взял двумя пальцами виноградину. Вновь и вновь он чуть-чуть приподнимал ее над блюдом и отпускал, приподнимал и отпускал. Кэй смотрела на виноградину, пока Рацио собирался с мыслями.

– Вы должны понимать важность этого события. Я не могу выстроить связный сюжет; я не достигаю понимания, я остаюсь в неведении. Это беспрецедентно – ничего похожего не было никогда.

Его веки по-прежнему были опущены, сцепленные руки по-прежнему покоились на животе; он сидел какое-то время молча, откинувшись на спинку стула. Другие два духа тоже молчали. Кэй переводила взгляд с лица на лицо, но оба ничего не выражали. Она села прямо и положила руки на стол.

– Куда они пропадают, эти причины? И почему это так важно… – Она осеклась, сообразив, что вот-вот скажет обидное для Рацио. – Я хотела спросить: если вам не удается построить сюжет – что тогда?

Какое это ко мне имеет отношение?

Никто не ответил. Три духа продолжали сидеть в полнейшем безмолвии. Ничего не происходило. Кэй протянула руку и взяла веточку с несколькими виноградинами; одну за другой отрывала их, клала в рот, разжевывала и глотала. Положила руки на колени. Взялась ими за стул у себя за спиной. Без толку. Отрезки времени следовали друг за другом, похожие на фразы, начинающиеся одинаково, отрезок, еще отрезок, еще, что бы она ни делала… все то же. В ее руках, в ногах нарастало напряжение, но она не отдавала себе в этом отчета, пока не почувствовала, что вот-вот закричит.

– Тебе понятно, что это означает, – тихо промолвил Вилли.

– Конец красоты, – прошептал Фантастес.

Кэй с размаху опустила ладонь плашмя на каменный стол. Звука почти никакого. Она не поднимала головы, но знала, что все трое на нее смотрят и всем троим в точности известно, чего она хочет. Вилли чуть отодвинулся от стола вместе со стулом, и краем глаза Кэй заметила, что он весь аккуратно поворачивается к ней. Дожидаясь от него пояснений, она увидела, что пальцы ее руки, лежащей на столе, скрючились до белизны в костяшках.

Я видела такое уже. Извиняться за свою злость я не собираюсь.