Двое для трагедии. Том 2

– Семнадцать. Это был Карлов университет. Правда, в годы моей юности, образовательная система была совершенно иной, – ответил я, решив, что вполне могу открыть ей некоторые факты из своей жизни.

В те времена, когда я был по-настоящему молод, процесс обучения, мировоззрение и вкусы людей были абсолютно противоположны нынешним. Но в этом и есть вся прелесть – наблюдать за тем, как меняется мир.

– Но я не понимаю, зачем ты опять учишься? – удивилась Миша.

– Мне нравится учиться, – коротко ответил я.

Миша тяжело вздохнула.

– Вот видишь, тебя не побоялись отпустить, – расстроено сказала она. – А надо мной трясутся как наседка над яйцом!

– Ну, что ты, мои родители всегда были рядом и все свободное от учебы время посвящали себя обучению меня охоте, – усмехнулся я.

– Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.

– Когда юный вампир решает поступить в какое-нибудь учебное заведение, его родители всегда следуют за ним в тот город, в который он переезжает для учебы. И этот контроль длится вплоть до того, как молодой вампир достигает ста лет, – объяснил ей я. – Думаешь, кто-то в здравом уме отпустит семнадцатилетнего юнца одного? Возможно, родители не вмешиваются в жизнь своего отпрыска, но тот всегда находится под их зорким оком. В случае со мной, когда я впервые поступил в Карлов университет, мой отец находился в Праге и обучал меня охоте. Маркус в то время учился в Италии и мог уже сам добывать себе пропитание, но с ним была наша мать. Твоих братьев и сестер тоже не обошла эта участь: Маришка рассказывала Маркусу, что во время ее учебы в Сорбонне, с ней была ваша мать. Ваш отец в то время опекал Марию в Англии. И встречались они лишь в вашем Варшавском замке, летом и на рождественских каникулах.

– Правда? Хм, в первый раз слышу о такой дурацкой системе! – хмыкнула Миша. – И все же, мы живем в двадцать первом веке! Я прекрасно могу сама со всем справиться!

–Увы, девушки чаще и быстрее попадают под влияние нового окружения, особенно, если соприкасаются или дружат со смертными. Вы более зависимы и чувствительны. За вами нужен присмотр.

– Вот уж нет! – обиженно воскликнула Миша.

– Поверь мне, – усмехнулся я.

Миша откинулась на сидение и скрестила руки на груди, показывая этим, что я не только не убедил ее, но еще и обидел, однако меня это мало волновало.

В салоне автомобиля вновь воцарилась тишина.

– Какой университет ты мне посоветуешь? – вдруг спросила Миша.

– Оксфорд, для начала, – ответил я. – И, если ты так хочешь учиться – докажи родителям, что сможешь за себя постоять. И перестань вести себя как ребенок.

– Я не веду себя как ребенок!

– Ты думаешь, что ведешь себя как взрослая? – подтрунивал я над ней.

– Да ты… Ты просто чурбан бесчувственный! Вот так! – воскликнула она и, отвернув от меня лицо, уставилась в окно.

– И если тебе вдруг удастся переубедить родителей и поступишь в университет, советую держаться подальше от смертных и ни в коем случае не заводить с ними дружбу, – мрачно сказал я.

Мне хотелось предупредить ее, чтобы она не повторила ошибок моей юности и не разбивала себе сердце. Но моя любовь к смертной Вайпер была совсем другой историей – это был мой Рок. Моя судьба.

– Почему? – взглянув на меня, тихо спросила Миша.

– Чтобы не разочароваться в себе, – ответил я, помня о том, что прошел сам, будучи студентом в первый раз.

Тогда я возненавидел себя. Когда я познакомился с людьми, с моими товарищами по университету, я восхищался их совершенством – они никого не убивали, жили своим трудом, своим умом, своей жизнью, хоть и короткой, но полной свободы. Свобода действий, свобода выбора – тогда все это было запретно и недосягаемо для меня, и у меня не было никакой свободы, пока мне не исполнилось сто лет. В те годы я еще не был идеальным убийцей, и каждая самостоятельная охота приводила меня в ужас. Это было кошмарное время: я беспомощно наблюдал за тем, как старели и умирали те, кто учился со мной и кого я называл своими друзьями. Я наблюдал за тем, как проходила жизнь и менялся мир, но оставался все тем же. И после этого я уже никогда не общался со смертными и не допускал даже намеков на дружбу с ними. Все следующие многочисленные учебные заведения были формой моего отторжения от них – я закаливал свое сердце и превращал его в лед. И превратил: люди, прежде такие дорогие мне, превратились для меня в неразвитых и недалеких существ – они стали лишь едой и не более, и были ею до тех пор, пока я не встретил Вайпер и ее родителей.

Я предвидел, как будет страдать Миша – эта нежная, наивная, но, все же, сердечная девушка: ей будет невыносимо оттого, что ей нужно будет убивать людей.

– Что ты имеешь в виду? – удивилась Миша.

– Увидишь, – бросил я, не желая разъяснять ей то, с чем она непременно в скором времени столкнется сама. – Просто прими мой совет – он поможет тебе избежать многих ошибок.

– Что ж, спасибо за совет! Я подумаю над твоими словами! – откликнулась на это Миша и вновь, воткнув в уши наушники, включила музыку, и мы не разговаривали до самых Карловых Вар.