Двойная игра

В Москве было принято решение. Мы внесли предложение, и союзники нас поддержали. Кроме того, из Москвы поступила неофициальная информация о воздушно-десантном учении в штате Северная Каролина, в котором участвовало четыре тысячи американских парашютистов. Во вводной к учению говорилось, что они «используются в находящейся под угрозой маленькой стране» в сфере американского влияния. Учение называлось «Быстрый удар». В нашем собственном аппарате имелись достоверные сведения о предстоящем внеплановом призыве резервистов бундесвера. Журнал «Шпигель» писал: «Запах крови и железа вновь витает над Европой. Похоже, война за Берлин возможна».

Война! Как раз эту альтернативу необходимо было исключить, и каждый в нашем кругу понимал, что война тем вероятнее, чем больше времени мы дадим противнику на подготовку к ней. Генерал приехал прямо с заседания Политбюро, которое состоялось в одном из охотничьих домиков. Было решено под руководством товарища Эриха Хонеккера, в то время секретаря Национального Совета обороны, создать специальный штаб, который разместится на втором этаже берлинского полицей-президиума. Главная задача заключалась в том, чтобы скоординировать наши операции с комплексом мер, которые разработает этот штаб. Каждый шаг необходимо было выверить с учетом политической обстановки.

Генерал использовал выражение, употребленное где-то в кулуарах московского Совещания представителей коммунистических и рабочих партий, и выдвинул его в качестве актуального лозунга: «Западный Берлин не должен превратиться во второе Сараево». А кто-то из присутствующих добавил: «И во второй Глейвиц[60]».

Сравнение было метким. Точно в стиле нацистской пропаганды перед нападением на Польшу вражеский аппарат обработки общественного мнения пытался создать прямо-таки атмосферу истерии и страха. Как и в 1939 году, в 1961 году центральное место в газетах занимали кошмарные истории о судьбах беженцев. Мы сравнили методику. В 1939 году один из заголовков гласил: «Кровавое воскресенье в Шнейдемюле — потоки польских немцев устремились через границу рейха». А в 1961 году «Бильд-цайтунг» вопила: «Беженцы… беженцы… беженцы… Теперь весь мир видит: в зоне паника!»

Приходилось считаться с тем, что эти клеветнические выступления окажут определенное воздействие на наше население и вызовут у отдельных его представителей чувство, неуверенности. Число зарегистрированных лиц, проживавших в восточной части города, но работавших в Западном Берлине, подскочило до 63 тысяч. Предположительно еще 50 тысяч немцев из Восточного Берлина работали там нелегально. Эта ежедневная массовая миграция через границу не поддавалась даже частичному контролю. Наряду с контрабандой товаров, обходившейся республике в миллиарды марок, процветала контрабанда пропагандистской литературы. Во что она нам обходилась — подсчитать было невозможно. На заседании Политбюро обсуждался проект речи, с которой Вальтеру Ульбрихту предстояло выступить на одном из крупных берлинских предприятий. Речь эта должна была послужить сигналом к нашему контрнаступлению. В проекте выступления были такие фразы: «Осуществлявшемуся до настоящего времени разграблению ГДР будет положен конец» и «История не знает стояния на месте — никто не может миновать социализм».

Один из наших ветеранов, участвовавший в свое время в создании разведывательного аппарата «Рот-Фронта», действовавшего также в условиях подполья, сказал; «Одно дело — что никто не может миновать социализм, и совсем другое — что никто не может уничтожить социализм».

Нашей главной задачей было установить, каковы возможные границы наших действий, и самим участвовать в том, чтобы эти границы расширить. Через два дня после окончания московского Совещания маршал Конев, легендарный командующий фронтом времен Великой Отечественной войны, принял командование Группой советских войск в Германии. Он освобождал Бреслау и Дрезден, участвовал в освобождении Праги. Комментируя его назначение, западные военные эксперты подчеркивали, что маршал обладает немалым опытом ведения боев в условиях крупных городов. Вероятно, чтобы внести ясность в вопрос о границах допустимого для каждой стороны, он пригласил трех военных комендантов Западного Берлина в свою штаб-квартиру в Вюнсдорфе. Старшим среди них был французский дивизионный генерал Ляком, однако он уступил право задать основной вопрос американскому бригадному генералу Уотсону.

— Господин маршал, — спросил американец, — что означает усиленное передвижение военных транспортов в зоне вашего командования?

Говорят, старый солдат улыбнулся, по привычке почесал свою облысевшую голову и ответил, что пока еще не вник во все детали. А затем он произнес:

— Что бы ни случилось, ваши права в Западном Берлине останутся неприкосновенными.