Двойная игра

Как бы в подтверждение ее слов, одна из монахинь проводит мимо них в ванную золотушного старичка — очевидно, одного из подобранных на улице бродяг. Одобрительно кивая, Дэвид смотрит вслед процессии. он хвалит сухарики и чай и в изысканных выражениях предлагает миссии в лице ее настоятельницы из наследства, завещанного церкви, небольшую сумму в качестве пожертвования. Лицо старой дамы покрывается легким румянцем. Ее глаза снова глядят весело. Она проворно поднимается и быстрыми шагами направляется наверх. Возвращаясь, она держит за руку Виолу.

Дэвид замечает в глазах Виолы незнакомое серьезное выражение. Сердце его вдруг наполняется нежностью, и ему стоит усилий подавить его чувство. На глазах у монахинь, сбежавшихся, чтобы с умилением посмотреть на эту встречу, он пытается найти приличествующий моменту вариант отеческой улыбки. Он кладет руку на голову Виолы в решимости доиграть до конца начатую ею комедию.

— Приветствую тебя, дочь моя! — говорит он приглушенным, слегка дрожащим голосом. — Неисповедимы пути, которыми приходится идти нам. Но, как я вижу, господь оберег тебя. Будь благословенна твердость, помогающая нам сохранить веру там, где незнание заставляет нас сомневаться.

— Вы слишком добры, преподобный.

Виола прекрасно понимает, чего ждет от нее здешняя публика, и припадает ему на грудь. Она подмаргивает ему, и он едва успевает помешать ей поцеловать ему руку. В глазах у некоторых монахинь он видит слезы. Момент самый подходящий.

— А теперь, мои дорогие соратницы, когда судьба вновь соединила нас, я хочу спросить вас: не найдется ли в этом гостеприимном доме подушка, на которую после столь длительного странствия я мог бы приклонить голову?

Одобрительный шум голосов свидетельствует, что он не ошибся, что его желание не воспринимается как нечто противоестественное. Он просит оставить его наедине с подопечной для серьезной нравоучительной беседы. В дверях комнаты, где как манящий мираж стоит свежезастеленная кровать, он оборачивается к настоятельнице и, назвав сумму, которую его церковь находит приемлемой для пожертвования миссии, еще раз просит сохранить в тайне пребывание в этом доме его самого и его подопечной.

Как подрубленный падает он на кровать.

— Ботинки… — стонет он. — Сними с меня ботинки… Ноги горят, будто я стою на углях.

Однако Виола и не думает выполнить его просьбу. Ее всегда пугали его невероятно большие ступни, более того, она даже боялась смотреть на них. Стоя в вызывающей позе возле кровати, она говорит:

— Не распускайся, Дэвид! Когда ты распускаешься, мне становится страшно. Ты не хочешь сначала взглянуть на «дипломат» и магнитофон? Из-за них я столько страхов натерпелась.

Он поднимается, сажает ее рядом с собой на кровать и гладит по жестким кудряшкам:

— Страхи были не напрасны. Но скоро всем страхам придет конец.

Потом она атакует его вопросами, и ему нелегко найти нужные ответы. У нее на глазах он открывает «дипломат» и вынимает оттуда сверкающую коробку. Это игра го, изготовленная из благородных пород дерева и инкрустированная драгоценными камнями, золотыми и серебряными пластинами с изображением аллегорических сцен из дальневосточной мифологии. И оба набора фишек из золота и серебра. Они сделаны под старинные монеты, на которых изображены символы счастья и забвения.

— Теперь ты знаешь, что за тяжесть тебе пришлось таскать. — Он улыбается, потому что ее глаза никак не могут вобрать в себя это чудесное творение. — Стоило ли это твоих волнений? Все это твое. Я дарю это тебе для твоих исследований. Это стоит столько, что ты сможешь прожить безбедно до конца своих дней.

А еще в «дипломате» лежит тетрадь в твердой черной обложке.

— Мои дневник, — объясняет он, — своего рода завещание. Предназначается для твоего кузена. Это касается только его и меня.

Она чего-то не может понять:

— Дэвид, ты говоришь так, будто мы опять должны расстаться.

— Да, должны, Виола.

— Ты не смеешь бросать меня!

— На этот раз мы сделаем по-другому: ты оставишь меня.

Она растерянно смотрит на него. Она ничего не понимает. Еда, которую им приносят на ужин, остается нетронутой. Он уговаривает ее тихим голосом заклинателя. За окнами темно, но они не зажигают света. Она обнимает его за плечи и держит так, словно хочет помешать разлуке. В его словах скрывается что-то темное и зловещее. Однажды он упоминает всадников Апокалипсиса[58] и говорит о том, что лошади уже оседланы, им почистили копыта и вплели пестрые ленты в гривы. Она готова впасть в отчаяние от этих зловещих пророчеств, но он убеждает ее, что отдельный человек не имеет нрава на слабость, когда на карту поставлено существование всего человечества.

— Они хотят не только уничтожить нас, но и погасить разум, Виола. Разум как форму и содержание бытия.