Двойная игра

Он еще раз связывается с младшим лейтенантом погранвойск, который дежурил в ночь на 28 января на контрольно-пропускном пункте на Генрих-Гейне-штрассе. Осуществляя проверку лиц, возвращавшихся в Западный Берлин, он обратил внимание на странный треск, доносившийся из мотора большого «фиата», и предположил, что, вероятно, пробита прокладка цилиндра. Вот и сейчас, вспоминая об этом происшествии, младший лейтенант вновь проводит сравнение со своим «трабантом», который тоже норой как-то странно стучит. Однако Холле хочется узнать, не бросилось ли ему в глаза что-нибудь во внешнем виде и поведении пассажиров.

— Нет, в общем, ничего. Серьезные господа. Коммерсанты, одним словом. Вели себя корректно, как положено деловым людям. Их возвращение в ту же ночь было достаточно мотивировано. В остальном — никаких претензий.

— Итак, ничего особенного.

— А что, собственно говоря, могло быть особенного? Господа из тех, кто регулярно совершает деловые поездки. Трое мужчин среднего возраста. Двое сидели впереди, один — сзади.

— Подумайте еще. Припомните поточнее. Ничего особенного?

— Стоп, минуточку! Припоминаю: двое, те, что сидели впереди, вышли из машины, чтобы показать мне дефект, а тот, что сидел сзади, остался в машине. Он был укрыт дорожным пледом, хотя в машине было довольно тепло. Двое других сняли с себя пальто и стояли передо мной в темных костюмах. Да, действительно, плед — это довольно странно. При проверке документов он сказал что-то про грипп, пожаловался, что его знобит.

— А что на нем было надето — пальто и костюм?

— Под пледом ничего этого не было видно — он был укрыт им до подбородка.

Когда по звонку к Эрхарду Холле приходят Вернер и Йохен, он встречает их ликующим возгласом:

— Представьте себе, один из бандитов пострадал — подпалил-таки шкуру! Если наша версия с «фиатом» верна, то против одного из троих господ у нас есть улики. Стоит теперь подключить прокуратуру?

Вернер отвечает:

— С точки зрения закона это никогда не может помешать. Но сейчас? С какой целью?

— Послать ходатайство о розыске в Западный Берлин.

— Да ты что? Я не советую. Нужно отдать должное твоей старательности, но улик и теперь недостаточно. Кроме того, в деле доктора Баума — профессора Штамма мы все еще бродим в потемках. Чего ты ждешь от ходатайства о розыске, если здесь действительно приложило руку ЦРУ? Мы только приподнимем им завесу над тем, чего они не знают. Пусть они делают это сами, если им нужно.

— И сколько мне еще ждать? Должен же я наконец представить результаты следствия?

— Все правильно. Только не забывай: один терпеливый человек лучше десяти торопливых. Через кузину Йохена Штамм предложил нам сыграть партию го. Что скрывается за этим? Это хороший шанс, и мы не имеем права отнимать его ни у него, ни у себя!

Пароль прозвучал. На аппаратуре одного из специалистов они еще раз прослушивают пленку, на которой записано то клацанье фишек, когда Йохен демонстрировал маниакальную привычку доктора Баума. И теперь Йохену приходится дважды повторить эту имитацию: один раз с керамическими фишками, найденными на месте преступления, а другой раз с костяными — вреде тех, что оставила ему кузина во время своего визита. Сравнив звуки, они приходят к выводу: в прежние времена использовались фишки из слоновой кости. Все, кажется, ясно. Но вдруг Холле берет оторопь и он недоверчиво спрашивает:

— Извините, до сих пор у нас была только одна фишка из слоновой кости — та, которую оставила Виола. А теперь Йохен держит в руке целых т{и таких фишки. Может, соизволите объяснить, откуда они взялись?

Вернер и Йохен, ухмыляясь, смотрят друг на друга. Вернер толкает Йохена в бок:

— Ну, объясни ему, что припасено у нас на последней руке[45].

— Эти фишки я стащил у Баума. Когда я играл с ним первую партию, у меня возникло неясное предчувствие, что эти штучки когда-нибудь могут пригодиться. И вот, едва он вышел из комнаты, я запустил руку в шкатулку…

— Так ведь он должен был заметить, что у него не хватает фишек!

Вернер смеется:

— Тебе, пожалуй, тоже стоило бы научиться играть в го. Тогда бы ты знал, что в партии никогда не используются все фишки. Их свыше трех сотен. В девяносто девяти партиях из ста остается еще но горсти черных и белых фишек.

— Что ж, спасибо, — говорит Эрхард Холле.

Йохен пододвигает ему фишки:

— Поскольку они у меня уже столько лет, то стали моей собственностью. И я великодушно дарю их тебе. Как вещественное доказательство и как символ твоей любви к порядку.

Теперь в конверте пять фишек — целая небольшая коллекция. Вернер опять задумывается:

— Почему, черт возьми, в сумке Виолы Неблинг фишки из слоновой кости, а у автострады — фарфоровые?

На это Эрхард Холле отвечает иронической усмешкой:

— Мне кажется, го развивает логическое мышление.

Он протягивает Вернеру свой рабочий блокнот, где записано: «Почему у трупа фарфоровые фишки? Слоновая кость горит!!!»

24