Двойная игра

Мистер Баум хочет провести вечер с Мастером Глазом за доской го, но получается иначе. Надвигается сильная гроза, и, сидя в машине своего шефа, мистер Баум размышляет над тем, является ли война истиной в последней инстанции. Совершенно неожиданно для себя и вопреки всем правилам он называет Мастера Глаза его подлинным именем.

Подготовка Мастера Глаза была завершена, но — удивительное дело! — это ничуть не взволновало его. Во всем он был немцем до мозга костей, основательным и серьезным, иногда даже чересчур, однако старых немецких обычаев не признавал. Когда после успешно выдержанного на детекторе лжи экзамена и нашей пальбы на радостях в тире я, как при посвящении в рыцари, торжественно вручил ему пистолет, он совершенно равнодушно, ни в малейшей степени не ощутив символичности момента, запихнул его себе в карман, будто ключи от квартиры. И это была не последняя загадка, которую мне задал Мастер Глаз.

На вечер у нас ничего не планировалось. Мы оба были свободны. Тем не менее я волновался, как перед дебютом. До обеда я спихнул все наиболее срочные канцелярские дела и, как только ушел денщик, которого мне было положено иметь по штату, поставил доску для го на каминную плиту. Свободный вечер я хотел использовать для того, чтобы наконец как следует прощупать Мастера Глаза. После всех пройденных этапов я радовался предстоящей партии с ним. Когда я увидел перед собой доску, расчерченную на клетки девятнадцатью вертикальными и девятнадцатью горизонтальными линиями, меня вновь охватила эта глупая лихорадка, и я запустил руку в шкатулку. Как чудесно, словно живые, скользили в руке искусно выточенные фишки! И в этот момент зазвонил телефон.

Новость меня ошеломила: даже учитывая особый характер нашей резидентуры, она имела привкус сенсации — ОН, всем мастерам мастер, старых! Аллен, который в течение стольких лет стоял у дирижерского пульта в Лэнгли и дирижировал оркестром из 16 тысяч разбросанных по всему свету музыкантов, либо услышал у нас фальшивый звук, либо захотел разучить с нами что-то новое. Во всяком случае, ОН уже приближался на самолете к Западному Берлину.

Вскоре последовало официальное подтверждение. Сердитый голос шефа, который, казалось, исходил из его больного желудка, произнес:

— Господин Баум, я полагаю, у вас нет неотложных дел?

— Так точно, шеф.

— Тогда вы в моем распоряжении. Поразмыслите над тем, нет ли ничего тревожного в выпавшей на нашу долю высокой чести: ОН прибывает лично, ОН хочет поговорить со мной. На первый день, после обеда, назначен прием в комендатуре. Обычный идиотский маскарад. Вам приглашение доставит посыльный. Вечерний костюм на послеобеденное время — провинциальные идиоты! Прошу вас быть вовремя!

— Разумеется, шеф.

Шеф любил подавлять авторитетом, и я постоянно подыгрывал ему, услаждая его безмерное самолюбие: «Так точно, шеф!», «Как прикажете, шеф!», «Согласно вашему указанию, шеф!».

Интерьер парадных залов комендатуры производил несколько таинственное впечатление. Высокие окна завесили портьерами, но солнечный спет пробивался во все щели. Свет праздничных люстр и бра, прожектора фото- и кинорепортеров создавали невыносимую жару. Господа и дамы в темных костюмах и вечерних платьях потели, как батраки на хлопковых полях Южной Каролины. Мероприятие носило характер небольшого официального приема. Присутствовали главным образом представители американской западноберлинской колонии. Было лишь несколько английских и американских военных, несколько высокопоставленных лиц западноберлинского сената[46] и немецкий телерепортер, получавший свои гонорары у нас. Из нашей фирмы, кроме меня, не было никого. У стен стояли армейские гориллы[47]

с виноватыми и злыми взглядами. У меня еще было время. Шеф находился с НИМ в гостиной на втором этаже.

Я взял себе коктейль с растаявшим льдом и медленно побрел по залу, прислушиваясь к тому, что говорят об этом событии.

Какая-то дама, из тех, кого вот уже в течение столетия воспитывают воскресные школы и женские организации Среднего Запада, никак не могла успокоиться:

— ОН приземлился около часа назад — и сразу же за дела. Весь аэродром Темпельхоф был перекрыт. Просто ужас! Ни проехать, ни пройти!

Вторая дама, в орнаментальных золотых очках, с серебряными завитыми волосами и губами, превращенными помадой в тонкую ниточку, похожая на первую, как одна курица из того же курятника на другую, говорила стоявшему рядом с несчастным видом молодому офицеру ВВС:

— Боже мой, Генри, как это волнительно! ОН уже здесь?

Офицер пожал плечами:

— Мы отвечаем только за общую организацию. Этот визит вне компетенции комендатуры. Мы ждем ЕГО.

«Вы можете долго прождать», — подумал я.